Со щитом или на щите - стр. 3
– Как чувствуешь себя? – спросил я у него.
– Сейчас – терпимо, – несколько виновато ответил тот, посмотрев на меня и поняв, что мне можно довериться. – Врачиха такая заботливая попалась. Всё приговаривала: «Потерпи, милый, скоро пройдёт, и тебе будет легче, потерпи». Руки у неё такие тёплые, нежные.
– Больше не участвуй в этих боях без правил, Дима. Иначе тебя сделают калекой.
– Да понял я уже. Плохо, для матери ничего не заработал.
– А что с твоей мамой?
Парень ещё больше понурился. Во взгляде его прочиталось беспомощное отчаяние.
– Операция ей нужна серьёзная. А она денег больших стоит. Где только взять их…
– Деньги не проблема, – ответил я и, достав из сумки две стопки только что заполученных шуршиков, сунул их в руки незадачливому бойцу. – Вот, держи. Надеюсь, этого хватит для оплаты операции и последующего лечения.
При виде заграничных дензнаков Рябцев широко распахнул изумлённые глаза и на несколько мгновений словно онемел.
– Вы шутите? – произнёс он, ещё не совсем придя в себя. – Так шутить нельзя, это непорядочно. Так что…
– Никаких шуток, – сказал я, прервав его. И, улыбаясь, добавил: – Держи крепче, чтобы не улетели.
Молодой человек недоверчиво посмотрел на меня.
– Бери, бери, – сказал я. – Ну, кому говорят, бери!
– Как мне отблагодарить вас? – взяв деньги, произнёс он с благоговением.
– Никаких благодарностей не надо. Хватит того, если ты до конца жизни будешь порядочным человеком, и никогда не совершишь подлостей.
– Вы словно ангел, сошедший с небес на помощь мне.
– Перестань. Гм, ангел, нашёл что сказать! Знал бы ты, Дима, кто я такой на самом деле и сколько боли и несчастий причинил многим людям. А кто твоя матушка по профессии?
– Учительница русского языка и литературы.
– И как звать её?
– Вера Алексеевна.
Меня словно жаром обдало: моя рано умершая мать тоже была учителем русского и литературы, и звали её Верой Алексеевной.
– Сколько ей лет?
– Сорок шесть. Учительская работа истрепала ей здоровье. В современной школе…
Дверь приоткрылась, и в бокс заглянул Михаил.
– Ты скоро? – спросил он.
– Уже иду.
– Сказал на две минуты, а сам…
– Передай от меня поклон своей матушке, – сказал я Рябцеву. – Она вырастила замечательного сына. Прощай, будь здоров.
– Как мне найти вас? – спросил он.
– Никак. В Москве я проездом.
С этими словами я вышел в коридор. Дверь в соседний бокс была открыта. Там врачи приводили в чувство Корунфеева. Судя по тому, как он выглядел, бои без правил на год или больше были ему заказаны. Меня кольнуло чувство вины перед бойцом. Последний удар ногой… Зря это я.
– Обмыть бы надо твою победу, – обронил Михаил, когда мы оказались на улице. – Деньжищ-то привалило сколько! Куда будешь девать такую прорву?
– Гм, куда девать! – сказал я усмехаясь. – Было бы что тратить.
– Вон забегаловка напротив, пойдём спрыснем. До вечера запах выветрится, и никому из наших в голову не придёт, что мы хряпнули. И перекусим заодно, есть хочется, не знай как.
– Ладно, уговорил, пошли.
Пересекли улицу. Зашли в заведение, словно в насмешку называвшееся «Трактир под деревом», ибо ничего похожего на деревья возле него не было; замечались только две мало облиственные, плохо прорисованные зелёные ветки по концам вывески.
Сели за столик. Подошёл услужливый официант, игравший роль полового и одетый по-старинному в длинную снежной белизны подпоясанную рубаху и белые же штаны.