Со щитом или на щите - стр. 2
Я попрыгал с полминуты, помахал руками и врезал в пустоту, по воображаемому противнику, серию стремительных прямых и боковых, чтобы тоже размять мышцы и подготовить весь организм к активной работе.
Зал ревел от восторга, созерцая нашу ожесточённую рукопашную с применением борцовских приёмов и ударов руками и ногами. Минута боя, вторая, третья… и тот самый левый крюк мне в челюсть справа.
Перед глазами сотряслось и потемнело, секунды три или четыре я был в нокдауне, в состоянии настоящего грогги, но у меня хватило соображения и сил показать вид, что со мной всё в порядке. Я улыбнулся во всю ширь лица, рассмеялся беззвучно и сделал несколько быстрых шагов назад и в сторону, чтобы уйти от последующих ударов, которые уже готовы были обрушиться на мою голову и корпус.
– Карузо, держись! – донёсся отчаянный выкрик из зала. Это Михаил, забывшись в азарте, назвал меня по прозвищу. – Не сдавайся, уделай эту суку!
Я и не собирался сдаваться. Ещё шаг назад и в другую сторону. В голове наконец прояснилось. Фигура противника, его лицо, жестокие устремлённые глаза со зрачками, как у ядовитой мамбы, оградительные канаты и ринг в целом приняли чёткие, устойчивые очертания. Явственно донёсся плывший до этого шум беснующегося зала, через который пробивались отдельные истошные выкрики.
Уклон от очередного крюка в голову, и… мой встречный боковой правой свалил Корунфеева на помост. Последовавший затем удар – со всего маха – ногой в область носа и зубов окончательно добил его; это было наказанием за избиение уже беспомощного Дмитрия Рябцева.
Возле физиономии противника, лежавшего на боку, растеклась тёмная лужа крови, хлынувшая изо рта. Видимо, у Дровосека был поранен язык.
Зал взорвался таким исступлённым рёвом, какого раньше я никогда не слыхивал. Дамы визжали, подпрыгивая и размахивая платочками и шляпками. Мужчины яро рычали, вскочив с мест и топая ногами. Все жаждали именно крови, и она полилась в изобилии.
Однако немало было и тех, кто сделал многотысячные долларовые ставки на Корунфеева и потерял их; лица таковых были хмуры и озабочены.
Рефери поднял мою руку вверх, повернул меня во все стороны, представляя людям, алкавшим жуткого зрелища и в полной мере получившим его, и объявил меня победителем. Кажется, именно так происходила церемония моего представления; в неостывшем ещё запале я не обратил внимания на подробности.
Когда мы с Михаилом покидали зал, Дровосек только начал приходить в сознание. Главным для него было то, что он остался жив и серьёзно не изувечен. Удар ногой всё же не был сделан в полную силу; в последнее мгновение перед соприкосновением свода стопы с его лицом я немного сдержал себя, иначе человек мог быть убит.
Гонорар, который мне вручили вместе с красиво оформленной плотной полиэтиленовой сумкой, был довольно значительным: это были три толстенные, связанные алым шнуром стопки баксов, ещё пахнувшие типографской краской.
Михаил был вне себя от восторга и только что не приплясывал.
– Ну, Карузо, как ты сделал его! – ликующе приговаривал он. – Как этот Дровосек летел на пол, как шмякнулся со всего маха!
Прежде чем уйти, я заглянул в бокс, куда унесли Дмитрия Рябцева. Понурив голову, он сидел на кушетке, обтянутой коричневой клеёнкой.
Женщина-врач лет сорока с усталым задумчивым лицом, оказавшая ему помощь, стояла у стола и складывала в саквояж медицинские принадлежности. Подождав, пока она уйдёт, я подвинул стул и сел напротив парня.