Смятение - стр. 3
– Ладно, я позвоню, – пообещала она. – Ведь теперь мы в одном часовом поясе.
– Да, – подтвердил Пол, – почти.
На этом разговор закончился. Глэдис положила трубку и, подойдя к окну, посмотрела вниз на оживленную Брук-стрит. Это была очень красивая, очень аккуратная и очень английская улица, и Глэдис почувствовала себя почти счастливой. Лондон всегда ей нравился – это был ее самый любимый город после Парижа. Она решила купить перед отъездом как можно больше открыток и сувениров. Кроме того, у нее ведь был фотоаппарат, так что Глэдис сама могла снимать все, что ей понравится.
Но пора было собираться. Бросив быстрый взгляд на часы, Глэдис поспешила в ванную комнату.
До самого вечера она опять фотографировала. Казалось, любимая работа вполне заменяет ей и отдых, и еду. Глэдис невольно подумала, что давно уже не проводила время так приятно и содержательно.
О годах, на протяжении которых она была отлучена от фотографии, ей напомнила встреча с человеком, с которым Глэдис работала в Кении лет двадцать тому назад. Это был веселый огненно-рыжий ирландец по имени Джон О'Малли. Он сразу узнал ее и пригласил зайти после приема в один из ближайших пабов.
– Послушай, куда ты провалилась? – спросил он, когда Глэдис села за столик, облокотившись на столешницу некрашеного дуба. – Я, грешным делом, думал, что тебя наконец-то подстрелили – ты всегда хваталась за самые головоломные задания. Где ты пропадала все это время?
– Все очень просто, Джон, – ответила Глэдис. – Я вышла замуж и родила четверых детей. Теперь у меня два мальчика и две девочки.
– Так какого же черта ты снова взялась за старое?! – воскликнул Джон.
Глэдис пожала плечами:
– Откровенно говоря, я соскучилась по работе.
– Я всегда знал, что ты ненормальная, – заявил Джон, заказывая двойной виски.
На сегодня он закончил съемки и мог позволить себе расслабиться. Глэдис же предстоял еще один прием, поэтому она потягивала легкий эль, закусывая подсоленным миндалем..
– Нет, серьезно! – добавил он, увидев, что Глэдис улыбается. – Я всегда считал, что для нас, бродяг, не может быть ничего лучше, чем уйти на покой и завести ребятишек, пока нас действительно не подстрелили. Правда, сейчас не так опасно, как бывало, но всегда остается шанс, что кто-нибудь из наследных принцев напьется и разобьет тебе голову бутылкой. Кроме того, есть еще горячие парни из ИРА – их хлебом не корми, дай кого-нибудь взорвать. Иногда мне бывает стыдно, что они тоже ирландцы…
Они заговорили о взрыве самолета в сентябре. Глэдис упомянула, что в этой катастрофе погибла ее знакомая.
– Это позор, Глэдис, вот что я тебе скажу! – разгорячился О'Малли. – Я просто ненавижу такие истории, особенно если гибнут дети. Можно убивать солдат, можно разбомбить ракетный завод, но нельзя трогать детей! Эти сволочи-террористы никогда об этом не думают!
Глэдис сочувственно кивнула головой.
– Ничего, не обращай на меня внимания, – сказал Джон, заметив ее взгляд. – После второго стакана виски я всегда завожусь и начинаю говорить о человеческой жестокости. После третьего меня посещает романтическое настроение, и тогда – берегись!
Он широко улыбнулся, и Глэдис почувствовала, как у нее потеплело на душе. За те двадцать лет, что они не виделись, Джон О'Малли нисколько не изменился, разве что лицо его стало еще более красным, да в огненно-рыжей шевелюре появились серебряные нити. Разговаривать с ним, во всяком случае, было по-прежнему приятно.