Смерть субъекта - стр. 22

У куратора совсем другие планы на ее счет.

– Я настаиваю на смертном приговоре для Юлии Силва, – припечатывает он.

Самоконтроль Креона все-таки дает трещину.

– Это немыслимо! – возмущается он, – строгость наказания не соответствует ее проступку. Вы в своем уме, господин? Вы не имеете права приговаривать к смерти фертильную женщину только из-за собственной прихоти!

Взгляд куратора режет как нож, и хоть предназначается он не мне, но ранит меня заодно.

– Вы забываетесь, друг мой, – тихо и вкрадчиво говорит старик, – это вовсе не моя «прихоть», как вы изволите выражаться, центурион Прэтор. Мы обязаны пожертвовать одной женщиной, чтобы не потерять куда больше. Пример Юлии Силва будет поучительным для других. Прежде мы слишком на многое закрывали глаза, но с этим нужно заканчивать. Вы отпустите ее, а она станет и дальше распространять яд своего смутьянства, отравляя все вокруг. И в следующий раз к вам попадет уже сотня таких Юлий, которые, насмотревшись на нее, решат, что и им все простят.

– Это жестоко, – беспомощно бормочет Креон. Его плечи опускаются, а голова клонится вниз. Он сломлен. И у атлантов есть уязвимости.

Куратор перегибается через стол, и я пугаюсь, что сейчас он для пущего эффекта пропишет моему наставнику по лицу, но старик хватает Креона за руку и вздергивает ее, чтобы кольцо с орлом оказалось на уровне его глаз.

– Вы достигли таких высот, потому что всегда правильно расставляли приоритеты, – говорит куратор, – не разочаровывайте меня.

Лишившись опоры, кисть Креона падает на стол, и перстень бряцает по металлу. Центурион молчит. Ему нечего ответить, или, вероятно, он не может позволить себе этого в присутствии постороннего лица. Моего лица. Теперь куратор смотрит на меня, долго, испытующе.

«Моя цена останется прежней» – как бы напоминает он.

– Завтра Юлия Силва должна быть мертва, – говорит старик, – или у вас будут неприятности, центурион Прэтор.

Когда за ним закрывается дверь, мне стоит огромных усилий остаться на месте. Мне хочется приблизиться к Креону, и жестом ли, словом ли, но хоть как-то выразить свою солидарность. Сказать, что и я в ужасе от жестокости старого ублюдка. Сказать…

Ложь.

На самом деле я думаю, что Юлия Силва и ее грошовый протест не стоят головы центуриона Креона Прэтора. Только сам он считает иначе.

– Он оправдал убийцу, но хочет смерти невинной девочки, – озвучивает он.

– Вы обязаны исполнить этот приказ, – говорю я, а следующее вырывается у меня против воли, – пожалуйста, господин…

– Я сам решу, что мне делать, – отрезает Креон.

Я лежу на тюремной койке, отвернувшись к стене, и вспоминаю свои недавние приключения-злоключения: прогулку по городу, арест и допрос. В сухом остатке, куда больше событий, чем за всю мою восемнадцатилетнюю жизнь. Так я не замечаю, как засыпаю.

В камере темно, словно в чреве кита – луч прожектора не ломится в окна, ведь здесь нет окон. Не слышны вой вечерней сирены и экзальтированные речи из динамиков на улице. Короче говоря, условия для сна почти идеальные, если опустить незначительные неудобства в виде холода, жесткой постели и омерзительной вони.

Увы, мне не удается долго наслаждаться уютным коконом из мрака и тишины. Меня будят голоса и лязг решетки, но я не двигаюсь, рассудив, что безопаснее и дальше прикидываться спящей, пока не разберусь, что происходит.