Смерть ростовщика - стр. 7

Я очень досадовал на свою оплошность. Стоило мне ответить на его вопрос утвердительно, сказать прямо, что мне нужно переговорить с ним, изложить свою просьбу, и он бы понял, почему я хожу за ним по пятам. Пусть бы он даже отказал мне в худжре, я хотя бы понаблюдал за образом жизни этого странного человека. То, что я лишился возможности следить за ним дальше, огорчило меня больше, чем утрата надежды на худжру.

Однако теперь поздно было сожалеть и раскаиваться, я ничего не мог изменить.

И всё же я верил, что рано или поздно сведу знакомство с этим человеком и пойму его характер.

На следующий день выйдя на базарный перекрёсток, я направился к чайному ряду, который тянулся на север от мечети Диван-

беги, между медресе Кукалташ и мечетью Магок.

Среди чайных лавок на южной стороне улицы, как раз против тупичка, где торговали углём расположен был караван-сарай*, известный под названием Джаннатмакони.

По обеим сторонам у входа в караван-сарай находились две высокие суфы. На одной из них всегда сидел со своим подносом торговец сластями Рахими Канд.

Рахими Канд был на редкость занятным человеком. Я получил немалое удовольствие от разговоров с ним. Мне нравилось слушать его рассказы о жизни, и я частенько присаживался на соседнюю суфу, чтобы побеседовать с ним.

Упомянув Рахима Канда, я должен немного рассказать и о нём своим читателям.

Уроженец селения Фаик, Шафриканского туменя, он прошёл обучение в Бухаре, выбрав профессию музыканта. Рахими Канд неплохо играл на тамбуре, но особым талантом не обладал. Петь он и вовсе не умел, не был речист и, не отличаясь приятностью обращения и любезностью, не мог украсить пирушку забавным рассказом или остроумным словом. Потому богачи не приглашали его играть на свадьбе или торжественном

* Караван-сарай – постоялый двор, гостиница.

приёме гостей. Спрос на его искусство был невелик, а когда его всё же приглашали на свадьбу или пирушку, платили мало – две-три тенги за весь вечер, это ровнялось тридцати копейкам. Что и говорить, сами понимаете, Рахими Канд был беден, очень беден, ничего не имел за душой и не редко голодал.

Так как приглашать этого музыканта было много дешевле, чем других, учащиеся медресе чаще всего именно его звали на свои устраиваемые в складчину пирушки.

На одной такой пирушке я и познакомился с ним.

Иногда в разгаре веселья учащиеся подшучивали над Рахими Кандом, а некоторые позволяли себе проделки, переходящие грань допустимого, обижали его.

Однажды мои однокурсники – более ста человек – собрали в начале учебного года деньги для учителя, – тысячу пятьсот тенге. Вручили учителю в виде подарка к началу года (так называемого ифтитахона) тысячу четыреста тенге, а остальные сто тенге решили истратить на ночную пирушку, пригласив на неё тамбуриста.

Угощение на эти деньги получилось довольно скромное, и музыканта позвали самого дешевого – Рахими Канда. Певцами выступали по очереди все желающие самоучки – «савти», как их называли на жаргоне учащихся медресе.

Пир начался. Рахими Канд играл на тамбуре, а любители пели. Среди пирующих оказалось немало людей с хорошими голосами. Они пели один за другим и поэтому не уставали, зато Рахими Канд, игравший без передышки с вечера до полуночи, так переутомился, что уже не в силах был бить по струнам своими одеревеневшими пальцами. Тамбур его умолк. Учащиеся потребовали, чтобы музыкант продолжал играть, но он решительно отказался.