Смерть перед Рождеством - стр. 34

– Ну а если не вдаваясь в подробности?

Я стараюсь держаться того же шутливого тона, подавляя невыносимое желание двинуть гостю в физиономию.

– Я и не прошу вас обсуждать со мной что-либо. Просто в двух словах объяснить причину.

– Вы правы, – неожиданно соглашается Гофман и сразу становится серьезным. – Простите, но этот стул ужасно неудобный.

– Полагаю, что и это неспроста.

– Разумеется. Так оно и должно быть… Ничего, если я продолжу разговор стоя?

– Как вам будет угодно.

Гофман поднимается – он смотрится на удивление высоким в своем мятом костюме, – проводит ладонью по волосам и оглядывается на стул.

– Если хотите, чтобы человек чувствовал себя неуютно, наденьте на него брюки без карманов. Принцип тот же.

– Что вы имеете в виду?

– Люди, которым неуютно, быстрее раскалываются, не так ли? Они не заботятся о том, чтобы скрывать свои мысли. – Он всплескивает руками. – Ну… как бы там ни было… Хебер был активным членом левых группировок, вам это известно не хуже меня… Потом остепенился, занялся чем-то вроде науки. Исследователь в университете… – Гофман презрительно хмыкнул. – И вы знаете, что он исследовал: социальные движения левого толка. То есть себя прежнего. Пока кое-кто не всадил нож ему в спину, так? И вы полагаете, что это случайность?

– Я полагаю, – в тон ему отвечаю я, – что вы, как человек вежливый, хотите убедить меня в том, что я знаю не меньше вас. На самом же деле вы компетентны куда более меня.

Гофман смотрит на меня с недоумением:

– И что же такое мне, по-вашему, такое известно? О чем вы?

– Всё о том же. О причинах, по которым вы хотите забрать у нас это дело. То, что вы мне здесь наговорили, не более чем отговорки. Такими убийствами мы занимались и раньше.

– А-а-а… Вы все-таки хотите подробности…

Гофман поднимает указательный палец. Пальцы у него длинные и гибкие, как у карманного вора или иллюзиониста.

– Раз уж вы забираете у меня это расследование, мне хотелось бы знать причину.

Гофман опускает руку, засовывает ее в карман и принимается бродить по комнате, как будто моя просьба его нервирует.

– Но я не должен и не хочу объяснять вам это. Кроме того, вы исходите из неверных предпосылок. Нет никаких «вы» и «мы». Есть только «мы», поскольку и я, и вы делаем общее дело.

– Но это вы задали такой тон, – возражаю я.

Гофман останавливается, дергает плечом.

– У вас нет выбора, – говорит он. В его голосе звучит сожаление, но как будто наигранное, граничащее с насмешкой.

– Ваших слов недостаточно, – продолжаю я. – Я хотел бы взглянуть на бумаги СЭПО, обоснование, или что там у вас…

– Разумеется, бумаги имеются, – снова перебивает меня Гофман, – иначе я не стоял бы здесь, перед вами. Но они не при мне.

– Жаль, – вздыхаю я.

– Дайте мне материалы предварительного расследования, – настаивает он. – Это сэкономит время.

– У меня их нет, – отвечаю я. – Всё у Бирка.

Гофман недоверчиво хмыкает.

– В таком случае пришлите мне их с посыльным. – Он открывает дверь. – Счастливой Лючии!

– Кто он? – бросаю я ему в спину.

Гофман замирает на пороге кабинета.

– Простите, не понял.

– Смерть Хебера – сигнал тревоги, если я правильно понимаю суть дела. Это угроза, и я хочу знать, кто и кому угрожает.

Он снова поднимает указательный палец:

– Простите…

Потом улыбается и исчезает в коридоре.

Я смотрю на стул для посетителей. Потом встаю, обхожу стол, присаживаюсь, стараясь представить себя на месте Гофмана. Он прав, сиденье ужасно неудобное. Некоторое время я сижу, пялюсь на свой собственный, за столом.