Случайности между нами - стр. 30

– Это было очевидно. – Набив рот креветками, я откидываюсь на спинку плетеного кресла и закрываю глаза. Если забыть об истинной цели этой поездки, можно представить, что мы и впрямь в отпуске.

– Вкусно?

– Очень, – отвечаю я, прожевав. – Всю жизнь бы так.

– Что? Есть креветки?

– Да. Сидеть на этом балкончике. Чтобы ветерок гулял по ногам. И чтобы ты был рядом.

– Я? – тихо переспрашивает Федя.

– Кто-то же должен выслушивать мои бредни, – говорю я, хотя на самом деле имела в виду совсем другое.

– Точно.

– И эта музыка… слышишь?

– Угу.

– Не хочу, чтобы она стихала. Вообще никогда. Пусть играет вечно.

– У тебя всегда по вечерам такое лиричное настроение?

– Нет, обычно в это время я смотрю дораму или рыдаю в подушку. – Открыв глаза, я тянусь за стаканом с водой, но Федя перехватывает мою ладонь. – Что?

– Почему? – спрашивает он, смотря мне в глаза. – Из-за чего ты плачешь по ночам?

– Да из-за всего подряд. – Неловко улыбнувшись, я высвобождаю ладонь. – Из-за усталости, из-за каких-нибудь воспоминаний, из-за чувства, что я в чем-то ошиблась, из-за мысли, что мне скоро двадцать шесть. И это далеко не все.

– Понятно. Ну, если захочешь поплакать, я могу выйти из номера или наоборот – подставить плечо в качестве подушки для слез.

– Ты до ужаса хороший.

– Не придумывай, – отмахивается он, снимая кожуру с печеного картофеля.

– Нет, правда. Такие люди, как ты, – большая редкость.

– Если не считать твоего отказа от утренних пробежек и совместных походов на завтрак, мне с тобой тоже очень и очень повезло.

– Как долго ты планируешь припоминать мне это?

– Всю оставшуюся жизнь, – обещает Федя.

– М-да. Тяжело мне придется.

Несколькими часами позже я просыпаюсь из-за очередного ночного кошмара и, убедившись, что Федя крепко спит, выхожу из номера. Сморгнув выступившие слезы, забираюсь в плетеное кресло и, поджав колени к груди, устремляю свой взор на улицу. Кажется, с этим местом никогда не случается тишины. Там, откуда вечером раздавалась музыка, гуляет шумная компания. Я слушаю их громкие голоса и понемногу успокаиваюсь, наполняясь кипящей здесь жизнью – единственным лекарством от смерти, с которой мне довелось столкнуться.

Так и не сумев больше уснуть, я, тем не менее, притворяюсь глубоко спящей, когда Федя поднимается с постели и идет в ванную. Когда же он возвращается, делаю вид, что он снова меня разбудил. Для пущей убедительности даже бросаю в него подушку и кричу:

– Ирод!

– Прости, пожалуйста, – извиняется он так жалобно, что мне становится стыдно за устроенный спектакль.

– Да ничего, я уже не очень крепко спала.

– Пойдешь со мной на пробежку?

– Я со времен универа не бегала.

– Можешь просто погулять вдоль берега, – предлагает Федя.

– Ладно, идем.

– Даже не пришлось уговаривать… Ты хорошо себя чувствуешь?

– Хочешь, чтобы я передумала?

– Ни в коем случае. – Подняв руки, он уходит собираться.

Как мы и предполагали накануне, ночью на побережье обрушился шторм. Проходя мимо выброшенных на песок медуз и водорослей, я вспоминаю, как однажды отказалась от поездки на море в конце лета, чтобы подготовиться к четвертому курсу универа. Узнав, что между отдыхом и конспектированием еще неизученных тем, я выбрала второе, Дийя назвала меня ненормальной. Я и правда была такой – фанатичной и до ужаса дотошной – но только когда дело касалось учебы. Моим главным трофеем после выпуска стала стопка разноцветных папок, за которую во время экзаменов меня могли запросто убить – настолько высоко она ценилась среди студентов-химиков. Купив в книжном новенькую папку, упаковку белой бумаги и пачку файлов, я шла домой, сгорая от нетерпения, когда смогу вернуться к учебе. Так что пока родители наслаждались морским воздухом, я листала учебник и заводила карточки на каждую группу химических соединений. Теперь эти папки, которые всегда вызывали во мне необъяснимый приступ любви к своей профессии, пылятся в комоде, который я предпочитаю больше не открывать.