Слишком поздно - стр. 16

Еще папа читал нам «Путь паломника», или, как мы привыкли его называть, «Беньянов путь паломника». Даже сейчас томик в грязной желтой обложке стоит передо мной. О, как мы ждали, как боялись этой книжки! Если бы «Путь паломника» читался нам в будни, мы наверняка относились бы к нему без священного трепета, но мы были пресвитерианами, воскресенье посвящалось религии, и папе каким-то образом удалось внушить нам, что «Путь паломника» – религиозная книга. Мы так и не сказали ему правды, лишь слушали, затаив дыхание, больше всего на свете опасаясь, что он догадается. Ибо это было единственным развлечением воскресенья, за исключением возможности по дороге из церкви обнаружить религиозно настроенную гусеницу.

Кроме того, нам дозволялось читать переплетенные тома «Колчана»[1] и многочисленные сочинения, начинавшиеся «Строчкой за строчкой», продолжавшиеся «Главкой за главкой» и завершавшиеся (к тому времени автор успевал оседлать любимого конька) «Заветом за заветом».

Хочется верить, что мои сверстники тоже помнят «Журнал тетушки Джуди». Для нас с Кеном тетушка Джуди была небожителем. Мы бережно хранили переплетенные подшивки, но я не знал тогда – не знаю и теперь, – кто из его авторов до сих пор в строю. Была ли тетушкой Джуди сама миссис Эвинг?[2] Кто были прочие сочинители? Я готов сорвать с головы свой скромный лавровый венок и листок за листком отдать этим безымянным волшебникам. Мы штудировали каждый выпуск от корки до корки, как мой собственный сын проглатывал в детстве тома «Детской энциклопедии». Впрочем, тетушка Джуди была дамой непрактичной – очаровывая нас, она так и не объяснила нам, как смастерить трехколесный велосипед.

Хенли-Хаус был разделен на две половины. Вступив в жилую, вы попадали в маленькую прихожую, а пройдя через витражную дверь, оказывались в вестибюле ровно такого размера, чтобы служить перекрестком между лестницей и коридором. Правую стену украшали буйволиные рога, лассо и пара мексиканских шпор. И всякий раз, съезжая по перилам, вы перемещались из Килбурна в романтический мир, где правило бал воображение. Нынче не счесть шоу, где поддельные мексиканцы укрощают ненастоящих буйволов, а фантазии современного ребенка ограничены набором штампов, которые предлагает Голливуд. Мы же бродили по настоящим прериям (а до нас – до определенного возраста мы свято в это верили – по ним бродил папа), носили шпоры величиной с блюдце, заарканивали буйволов размером со слона, безжалостно давили тяжелыми каблучищами гремучих змей, а завидев краснокожих, ловко соскальзывали под лошадиное брюхо.

Позднее мы узнали, что мексиканские трофеи в благодарность за уроки алгебры отцу подарил бывший ученик. Звали ученика Нуньес. Мама тоже его помнила, но куда больше ее тревожило, что в шкуре между рогами заводится моль, а от шпор нет никакого проку, висят и ржавеют.

На столике напротив рогов стоял аквариум, битком набитый образцами фауны, которой кишел пруд Баранья Нога в Хэмпстеде. Посередине аквариума возвышался коралловый риф, вокруг него мельтешили рыбы и тритоны; иногда на риф забиралась лягушка и сидела, наполовину высунувшись из воды, а мы следили, чтобы она не выпрыгнула из аквариума, соблазнившись мухой.

Каждую неделю мы откачивали воду из аквариума при помощи сифона. Папа в присущей ему манере лектора-популяризатора объяснил нам, почему вода движется по трубкам, если втягивать воздух ртом. Если втянуть воздух слишком поспешно, рискуешь проглотить изрядное количество жижи, кишащей мальками тритонов. Стоит ли упоминать, что чаще всего не везло старине Кену?