Слева от Африки - стр. 24
– Вот ты снова улыбаешься, Марик, – сказала Людка. – Улыбайся, душа моя, у тебя такая хорошая улыбка, а ты так редко…
Он улыбался доброй веселой Людке, пил с ней кофе, провожал до дома, а потом возвращался в свою квартиру, задергивал шторы в спальне и прямо в одежде валился на застеленную кровать. И спал долгим беспокойным сном, несколько раз за ночь просыпаясь от страха удушья. Откашливался, ждал, когда успокоится сердце, пил воду и засыпал снова.
А потом наконец наступил теплый душистый июль, и он уехал к детям, пришел в свою маленькую районную библиотеку, открыл все окна и полил фикус. «Например, это возраст, – сказал он себе, глядя на старый абрикос за окном, – проще говоря, мужской климакс или что-то в этом роде. Но я же живу еще!» Аргумент показался ему дохлым. Никаких других аргументов в голову не приходило. И только одно утешало – наверное, подобное уныние посещает не только его, он не уникален, есть и другие, их много – тех несчастных, которым так не по себе.
Он сидел за столом, положив перед собой обе руки, и ощущал свою досадную ничтожность и досадную слабость перед непонятой, безразличной и бесконечной жизнью, в которой почти не сказывается его присутствие, не скажется и отсутствие. Дети радостно орали за окном, люди целыми семьями выдвигались на сельскохозяйственную ярмарку – нарядные, будто шли не за покупками, а на воскресную службу. Женский голос перечислял:
– Возьму абрикосу на компот и яблочек, а сало что, сало у меня еще есть в морозилке, а вот голяшек возьму на холодное, и меда пол-литровую баночку, и куру…
– Мне букет для засолки нужен, а так больше и ничего, – говорила другая.
– Кто я такой, если я не могу снова создать мир? – вдруг сказал себе Марк.
И удивился. Потому что совершенно не собирался себе этого говорить. И думать об этом тоже не собирался. Но именно с этого момента болезненное стеснение в груди, которое так мучило его весь последний год, вдруг стало растворяться, как кусок льда под неожиданным мартовским солнцем, и за считаные минуты растворилось совсем.
И буквально через полчаса нарядные горожане могли наблюдать, как обычно молчаливый долговязый библиотекарь оживленно торгуется у дощатых прилавков с мясом и рыбой, шутит и говорит комплименты румяным веселым торговкам.
– Папа, да ты пол-ярмарки скупил! – радостно удивлялась дочь Вера, наблюдая, как он разбирает пакеты на кухне.
Этим же вечером Маркиян Вегенин взял каримат, сунул бутылку минеральной воды в рюкзак и ушел на окраину города, на границу леса и поля, как можно дальше от оживленной междугородной трассы. Постелил каримат на траву и впервые за много месяцев уснул крепко и спал с удовольствием.
Его разбудила птица. Еще все молчало, еще травы и деревья, оторвавшись от земли, плавали в белом тумане, и только безумная сойка вдруг взвилась над поляной с криком – исчезала и снова появлялась. Может, что-то случилось с ее гнездом, или похитили птенца, или у птиц тоже бывают ночные кошмары, полусонно думал Марк, пока сойка носилась прямо над его головой. Лес и луг проснулись, все зашелестело, зажужжало и запело. Перед глазами Марка качался стебель с каплей росы на конце травинки. Он сел, потер лицо, нашел воду в рюкзаке и сделал глоток.
– Так, – сказал он себе. – Очень хорошо.