Слепой. Я не сдамся без боя! - стр. 23
Изя Кац все это прекрасно понимал, и все это его ни капельки не смущало. Он продолжал непринужденно валять дурака у всех на виду, с одинаковой легкостью забалтывая насмерть и чиновников из окружной управы, и представителей крупных фирм-конкурентов, которые были не прочь, как они выражались, «прикупить» его детище, и даже собственных подчиненных, которые время от времени начинали городить какой-то вздор, требуя повысить зарплату или хотя бы выплатить то, что им причитается по действующему трудовому договору. Его ничто не брало, и Гена Воропаев по прозвищу Крокодил почти всерьез предлагал заразить его вирусом иммунодефицита, чтобы посмотреть, что из этого получится, а потом, когда будет достигнут вполне предсказуемый результат, продать полученную из Изиной крови вакцину от СПИД Всемирной организации здравоохранения и вдобавок огрести за свое эпохальное открытие Нобелевскую премию.
– Мерси, – ответила на комплимент начальника Леночка Морозова. – Фу, а накурили-то как! Хоть топор вешай, честное слово! Кац, ты когда зарплату отдашь?
– Да, – оживился полулежавший в кресле Крокодил, – в самом деле, когда? Вопрос актуальный, животрепещущий, народ им живо интересуется.
– Очень живо, – вставил сидевший ко всем спиной у компьютера оператор Валера Самокатов. Он монтировал отснятый накануне сюжет о беспределе коммунальщиков, которые, не разобравшись, вместе с бродячими собаками усыпили любимую дворнягу пенсионерки Ивановой.
Задача перед Валерой стояла архисложная: он должен был отыскать золотую середину между никому не интересными излияниями пенсионерки, косноязычными оправданиями представителя многогрешных коммунальных служб и захватывающими видами различных частей тела Леночки Морозовой, которая вела данный эпохальный репортаж. Количество упомянутых видов прямо указывало на то, что оператор Валера неравнодушен к смазливенькой ведущей; Леночка его душевных порывов не разделяла: она мечтала о карьере телеведущей на настоящем канале – если не на Первом, то хотя бы на Втором, – и выгодном браке, который раз и навсегда избавит ее от материальных проблем. Она была дура, но действительно хорошенькая, а главное, умела каким-то непостижимым образом (непостижимым, в первую очередь, для нее самой) вызывать у людей доверие и симпатию.
Мучимый тяжким похмельем Иосиф Наумович Кацнельсон поднес к толстым губам пивную бутылку, сделал богатырский глоток, крякнул и блаженно закатил глаза, всем своим видом демонстрируя готовность деликатно обойти неудобный вопрос о зарплате.
Но Леночка Морозова была человек идеи. Когда в ее микроскопическом мозгу что-то застревало, свернуть ее с избранного курса было невозможно.
– Где мои бабки, Кац? – подбоченившись, перефразировала она свой вопрос.
Иосиф Наумович закатил глаза и издал мученический вздох. Его жирная короткопалая ладонь легла на то место, где под толстым слоем хорошо упитанной плоти скрывалось чувствительное еврейское сердце. Другая рука тем временем опять поднесла к губам пивную бутылку. Изя Кац гулко глотнул, утер тыльной стороной ладони большие красные губы и сообщил:
– Я установил в студии сигнализацию и тревожную кнопку.
– То есть наши денежки плакали, – констатировала Леночка Морозова, проявлявшая несвойственную ей сообразительность всякий раз, когда дело касалось презренного металла – вернее, говоря современным языком, презренной бумаги.