Слепое кино - стр. 11
– Пойдём на площадку сходим, я подтянусь, – ответил предложением Виталий, чувствуя в теле невероятную конденсацию энергии, бегающей по трубкам вен пёстро мерцающими импульсами.
Банан понял, к чему тот ведёт, и пошел.
Виталий вёл к турнику.
– Делят, – сказал Виталий, когда они вышли за калитку и стали выворачивать на детскую площадку. – Меня делят. Да тише ты угорай, – оборвал его внезапный смех Виталий. – У них соцсоревнование. Победит сильнейшая! – Пояснил он на подступах к турнику.
Виталий поболтался, поболтался на перекладине, как слепая кишка в пальцах вырезавшего её хирурга, да после пары подтягиваний сплюнул обмякшее тело на стерильно-голую площадку.
– Что-то не хочется мне сегодня подтягиваться, – подвёл он итог своим имитациям, и когда Банан, из чувства долга, подтянулся пару десятков раз, они двинули к дому. – Мне нужна такая, – начал Виталий давать попутный расклад, – чтоб и в хате прибрала, да, если что, маман подмогла. Я, наверное, выберу Агни, – добавил он, предрешив её незамысловатую судьбу. – Она попроще, да и более расторопная.
– В моём представлении девушка должна выполнять чисто декоративные функции, – отвлеченно вздохнул Банан, – быть чем-то вроде украшения стола.
– Во-во, – усмехнулся Виталий. – По-моему, на большее Роза и не способна.
– Ну, тогда я помогу тебе в твоём нелёгком деле, – усмехнулся Банан, – подхвачу отрикошетившую. Чтобы сублимировать на себя инерцию чувств жертвы. И она не создавала вам проблем, пытаясь совать палки в колеса вашего экипажа любви.
В комнате Агни и Роза безответно пытались развести Ару на разговор. Но тот, обладая достаточным коэффициентом умственной активности только лишь, чтобы многозначительно произнести лишь: "му-пу", поражал их глубиной величественного молчания. Великолепно поставленного (как ставят голос) двадцатью с лишком годами. Словно бы ручной тормоз он всегда носил в кармане, а, ложась спать, умильно пощупывал его под подушкой и, успокоено вздохнув, лишь потом с чистой совестью и черепушкой накрепко засыпал.
Девушкам, вероятно, нравилась его беззащитность, и они раскалили своими каверзными подстёжками его эмоционально робкую натуру до стыдливого румянца на блескучих щеках, перешедшего в подзахлёбывание пивом. И когда в комнату ввалились Банан и Виталий, Ара, сидя уже на диване, вцепился в них глазами, как кандидат в утопленники в оранжевую сушку.
Банан и Виталий осели на стульчиках и взялись за сигареты.
Шарманка продолжала нести пурговые дела.
– Трагедия курильщиков не в том, что они курят. И даже не в том, что не могут бросить, – изрёк Банан, затягиваясь сигаретой нежнейшего «Kenta» в удивлённо раздавшейся, чтобы дать место его объёмной фразе, тишине. – А в том, что они курят свой паршивый дешёвый табак.
И рекламно кинул белоснежный фильтр в раскрытую пасть окна.
Та жадно проглотила трассирующий окурок во мрак.
– Панты, панты, панты! – вдруг разродился Ара в муках гнилого стебалова, пытаясь компенсироваться. – У тебя одни панты! Ты, ведь, весь из пантов, как мозаика.
И ощерился с чувством честно отработанного превосходства.
– Это всё же лучше, чем быть таким же беспантовым куликом, как ты! – усмехнулся Банан.
И хлопнув эдакой дверью, вышел из разговора в полутьму сырого закулисья.
– Ну что, Виталя? – спросила Агни.