Слава России - стр. 119
У бабушки челядь не голодала и не бывала терзаема почем зря. Бабушка никогда не забывала образа Божия в своих слугах. Но Уленька после очередной проповеди отца Ферапонта пошла дальше. Она стала все для себя делать сама, воспрещая даже подавать себе воду для умывания, разувать и раздевать себя. Бабушка пожимала плечами на такое чудачество, родня посмеивалась, но мешать в этом девочке никто не стал.
Самой же ей такого «подвига» было совсем недостаточно. Ее сострадательное сердечко требовало живой помощи бедным людям. Жертвы! Но для того, чтобы что-то пожертвовать, нужно сперва что-то иметь. А чтобы что-то иметь, нужно это что-то приобрести. Но как? И тут осенило детскую головку! А как простые люди добывают себе пропитание и прочее потребное? Зарабатывают своим трудом! Значит, и она заработает! Только не себе, а нуждающимся!
Эта мысль сделала Уленьку совершенно счастливой и, получив благословение отца Ферапонта, она посвятила в свой замысел свою служанку и подругу Варюшку, без помощи которой задуманное предприятие оказалось бы невозможным, и с горячим усердием взялась за дело.
Ей всегда легко давались хозяйственные заботы, к которым приучала ее бабушка. Готовить, ткать, прясть, шить – всякое дело спорилось в руках старательной девочки. Но особый дар был у нее к шитью. Одежда, покрывала, любые необходимые в обиходе вещи – все выходило у нее на-ять! Такие вещи не только служили, но и радовали тщанием и красотой работы. Узоры же, вышитые Уленькой шелком или бисером, даже строгий отец Ферапонт называл большим искусством, и поэтому доверил девочке вышить ризу для образа самой Пречистой…
Ночи напролет проводила теперь Уленька за шитьем. Плоды ее трудов Варюшка относила на базар и продавала. Эти вырученные деньги были уже собственностью маленькой рукодельницы! За них не должно ей было ни перед кем держать отчета! И она тратила их на нищих и убогих, действуя все через ту же верную подругу.
Когда Уленьке исполнилось двенадцать, бабушка тяжело занедужила и вскоре преставилась, завещав старшей дочери, матери девятерых детей, взять к себе племянницу-сиротку. Было это без малого три года назад. Так началась для Уленьки новая жизнь… Впрочем, нового в ней было мало. Тетка жила неподалеку от Мурома, и уклад в ее доме ничем не отличался от бабушкиного. Из слуг девочка взяла с собой только Варюшку. Из милостей – выпросила у тетки позволение по большим праздникам ездить в ставшую родной церковь, к дорогому отцу Ферапонту.
Все же занятия Уленьки шли по-прежнему. Только уж тяжелее стало в большом семействе от насмешек детей, не понимавших свою слишком набожную сестрицу, от ворчливости тетушки.
– Доведешь ты себя до хвори своими постами да молитвами! Благочестие – дело доброе, но нужно же и меру знать! Ты только взгляни на себя! Жердь жердью! Ведь такую тощую девку ни один жених за себя замуж не возьмет! Всех распугаешь!
Детвора хихикала и не упускала случая поддразнить сестрицу:
– Жердь жердью! Жердь жердью!
И старшая красавица Анфиса, просватанная еще в раннем детстве, вздергивала носик:
– За тебя и впрямь никто не посватается, смотри.
– На все воля Божия, – смиренно отвечала Уленька.
Этою ночью решилась она вместе с Варюшкой идти на дело благотворения. Соскучилась девочка в терему, да и Варюшка много раз жалобилась, что страшно ей в разбойные часы по улицам одной ходить. Хотя и не видали окрест никаких разбойников, ан все одно страшно! А в дневной час нельзя идти – люди увидеть могут, пойдут толки да пересуды, и, чего доброго, дознаются про Уленькину тайну.