Слава России - стр. 117
– Как не продаться! Этакая дивная работа! Все утро ноженьки на базаре оттаптывала, все продала. Вот, – с этими словами Варюшка протянула своей хозяйке-подруге позвякивающий монетами кошелек.
Та с радостью приняла его и спрятала под одежду:
– Слава Тебе, отче Николае! Будет теперь нашей Настене приданое! И будет ей муж – добрый молодец!
– Самим бы нам, боярышня милая, без добрых молодцев не остаться, – покачала головой Варюшка. – Вон, ты худенькая какая. Ничего не ешь, по ночам на всю эту нищету горемычную трудишься. Чего доброго, захвораешь от такой жизни! Вот, и бабушка-покойница волновалась, и тетушка сердится, что такую худенькую в жены все брать побоятся.
– Зато тебе бояться нечего, – рассмеялась Уленька, шутливо похлопав служанку по дородным бокам.
– Да уж, – улыбнулась та, – не обделил Бог. Даже и слишком… Может, ты все-таки, боярышня, спать ляжешь, не пойдешь со мной? Час-то какой!
– Прекрасный час! – отозвалась Уленька, распахивая окно и с наслаждением вдыхая яблонево-черемуховый майский дух. – Послушай, Варюшка, как соловей поет! Диво-то какое дивное!
Соловей, действительно, выводил свою чудную песню в саду, видимо, тоже радуясь погожей и благоухающей майской ночи.
– А звезды какие, Варюшка! А месяц! Светло, будто днем!
– Тетушка узнает – худо нам обеим будет.
– Не бойся, она ни о чем не узнает. А если что, то вся вина на мне.
– Конечно… Ты, боярышня, всю челядь распустила. Давеча, вот, зачем сказала, что это ты кувшин разбила? Это же Лизка со своими руками кривыми обрушила его! Зачем ты всех выгораживаешь, все проступки на себя берешь?
– Как зачем? – сплеснула руками Уленька. – Если бы узнали, что это Лиза разбила кувшин, ее бы выпороли! А это… нельзя! Нельзя пороть людей, да еще за такую безделицу! А меня на сутки под замок посадили. Ну и хорошо, и славно! Я успела, никем и ничем не тревожима, работу закончить.
– А теперь в окно прыгать собралась, как сорванец какой, прости Господи…
– Не бойся, Варюшка, зачем мне в окно прыгать? Ключ-то от моей «темницы» у тебя, значит, мы, как добрые люди, а не разбойники, уйдем и возвратимся через дверь.
– А, небось, будь не у меня ключ, так и разбойным бы путем не побрезговала? – лукаво прищурилась Варюшка.
– Пришлось бы не побрезговать, – согласилась Уленька, закрывая окно. – Ну, идем же. А не то вместо соловья жаворонка дождемся, а с ним и солнышко красное.
Девочки осторожно вышли из горницы, задув свечу и заперев дверь, бесшумно сошли вниз и выскользнули в сад. Несколько минут они простояли под шатром любимой Ульяниной яблони, в ветвях которой и избрал себе прибежище в эту ночь соловей, а затем шмыгнули из калитки и торопливо заспешили вниз по улице.
Долю сиротскую Уленька хорошо знала. Сперва сложил голову на Царевой службе отец, нижегородский дворянин Иустин Недюрев, а следом унесла горячка и матушку, рабу Божию Стефаниду… Уленьке тогда лишь шесть годков минуло. Из Мурома приехала за нею бабушка, женщина благочестивая, но властная, привыкшая по давнему вдовству быть распорядительницей всего и всех в своем дому и хозяйстве.
Шесть лет возрастала девочка в бабушкином доме. Детские забавы и шалости были чужды ей, что немало удивляло родных, и вызывало насмешки двоюродных братьев и сестер. Они дразнили ее «черницей» и «богомолкой», но Уленька не обижалась. Богомолка и есть. Всем забавам предпочитала она шитье и иную подобающую девице работу, всем праздным разговорам – молитву и слушание святых книг. Сама Уленька не знала грамоте, хотя и очень жалела о том. Ей так хотелось самой во всякое время, в какое явится потребность, читать Святое Писание, Жития, столь наполнявшие восторгом душу… Но ни матушка, ни бабушка, ни тетушка также не знали грамоте. А дядья да братья принимали желание девочки учиться за причуду и блажь. Да и бабушка не принимала его всерьез.