Сладкое вредно для здоровья - стр. 19

– Вот как. И что теперь намерена делать? – спросил Кирьянов.

– Нужно с пострадавшей семьей поговорить, с Зотовыми. Я тебе уже говорила, что у кого-то из них мог быть мотив отравить торт. Напомни, пожалуйста, их адрес, – попросила я, упрекая себя, что не додумалась записать адрес Зотовых из дела, когда еще в отделении находилась. – Хочу сама лично их «проанализировать», посмотреть на их эмоции.

– Слушай, не думаю, что тебе надо это делать прямо сейчас, – сказал Кирьянов, чем слегка поразил меня. – Время уже к ужину близится, тем более жена гражданина Зотова вряд ли уже оправилась от смерти своего маленького сына. Мой тебе совет: поговори с ними завтра.

А ведь Кирьянов прав. Время действительно позднее для расспросов, и Зотовы наверняка до сих пор в панике и на эмоциях, что глава семьи в больнице, а мальчик мертв. А у свидетелей должна быть холодная голова: они будут эмоционально подготовлены, вспомнят все необходимое во время беседы со мной. В нашем деле важны малейшие детали.

Только одна была у меня тревожная мысль: Соня останется в камере. Понимала я, что это редкое явление, когда преступления раскрываются быстро (скажем, за пару-тройку часов), но я хотела вытащить подругу, невинного человека, из тюрьмы как можно скорее.

Как же все не вовремя случилось…

– Ладно, – тем не менее я согласилась с Кирьяновым. – Как там Соня?

– Ну, тихо ведет себя. Не скандалит. Спокойная такая. Только плачет изредка.

– Еще бы. Ее могут посадить, и что ей? Радоваться после этого? – резко ответила я.

Прекрасно знала, что Киря не виноват в этом всем, он просто выполняет свою работу, поэтому и посадил Соню, но все равно было гадливо от ощущения несправедливости.

– Тань, ну, пока все против нее. Мы не можем отпустить ее.

– Даже с подпиской о невыезде?

– Даже так.

Блеск. Замечательно просто.

– Ладно. Ну ты все равно, пожалуйста, скинь мне адресок Зотовых. До звонка, Кирь. Доброй ночи, – сказала я.

– Доброй… – начал Кирьянов, но я уже отключила телефон.

Да уж, будет добрая ночь. У меня. И у Сони.

Ненавидела я такие моменты, когда у меня есть дело, особенно которое я сама решила взять на себя, но не могу его сделать из-за каких-то препятствий. Либо свидетелей нет, либо они не готовы разговаривать, или же вмешались еще какие-то обстоятельства, которые мешают мне двигаться вперед. В такие минуты на сердце становилось неспокойно, возникало неприятное чувство, как будто кто-то сжимал его в тисках, и я полностью ощущала свою беспомощность.

Когда пришло время ужина, я еле впихнула в себя еду, осознавая, что с голодным желудком мой мозг не способен нормально функционировать. А без ясного ума преступление тоже не раскрыть. Даже уснуть мне удалось с трудом – мысли о Соне не покидали меня.

Как она там? Не мучают ли ее сокамерники?

Надеюсь, что нет.

Не заметила, как провалилась в сон…

Я находилась в зале суда; правда, не могла вспомнить, как я в него зашла. Соня сидела на скамье подсудимых; хотя она смотрела в пол, лицо ее было заплаканное; похоже, она не хотела, чтобы все видели ее слезы.

И вдруг судья объявил:

– Суд приговорил Кривошеину Софью Алексеевну к пяти годам лишения свободы…

Дальше я судью не слушала. Это на каком основании?! Я же только начала расследование! Почему приговор уже вынесли?!

Я хотела кричать и обратиться к Кирьянову, но не увидела его в зале, что было странно.