Сладкая парочка - стр. 11
А он смотрит. На меня. Повествует складно о холостяцкой жизни, скучных буднях в четырех стенах офиса на пятидесятом этаже бизнес-центра «Эволюция Сити» и пялится неотрывно. Почти все время!
Каждая клеточка моего естества плавится от внимания Жарова. Говорящая у Паши фамилия, черт бы его побрал. Горячит, бросая ненавязчивые взгляды, совершая непонятные жесты, распознать предназначение которых мне не удается, да и не особо надо. Наверное, пытается флиртовать. А я пытаюсь устроить ему тотальный игнор. Мы оба терпим неудачу в своей цели донести друг другу определенный посыл.
― Почему же ты, Пашенька, не остепенился еще, не женился? ― пристает мама.
― Да вот не складывается как-то, Алексия Михайловна, ― жалуется игриво-легкомысленным тоном Жаров. ― Не довелось еще встретить свою любовь.
И глазами в мою сторону стреляет.
Ту-дум! Ту-дум! Ту-дум! Сердце пускается в неистовый пляс, громоздко пульсирует под яремной впадиной. С чего бы? От радости, что в личной жизни Павла Жарова все не столь радужно?
Я завязываю разговор с женихом мамы, уводя нить повествования от амурных дел к работе, иначе мама бы продолжила наседать и свела бы беседу к детям.
Я никогда так в жизни не боялась разговоров о дочке. И носиться по замкнутому кругу нервотрепки вынуждает страх, что Паша выяснит о Лере. Молюсь всем существующим и несуществующим богам о том, чтобы мама не пустилась в семисотчасовую беседу о том, какая расчудесная и распрекрасная у нее внучка. Умница, отличница, шахматную олимпиаду выигрывала. И за мной есть подобный грешок: хвалиться дочкой. Но не здесь, не сейчас. Не в присутствии непутевого биологического отца моей Лерочки.
Думаю, мама рассказала своему бойфренду о внучке. Но вряд ли Николай Григорьевич при первой же возможности выпалил Паше эту информацию…
Боже, боже, боже, нужно срочно тормозить, иначе улечу кукухой в кювет и расшибусь о паранойю!
― Эй, псс.
Я перестаю массировать переносицу и дергаю головой вверх. Встречаюсь с улыбающейся физионозимой Жарова, сидящего напротив. Мама воркует с Николаем Григорьевичем, держась за руки, они не обращают на нас внимания. Увлечены друг другом настолько, что не заметят, если поблизости взорвется атомная бомба.
― Что? ― шиплю я.
― Почему такая угрюмая?
Ах, как же мерцают глаза негодяя. Я на мгновение теряю бдительность, ловлю флешбеки и переношусь сквозь фантасмагорические абстракции в прошлое девятилетней давности… прямиком в те кошмарные деньги, когда 24/7 в мыслях был он. Павел Жаров. Нон-стоп, блин.
Заправляю за уши каштановые пряди волос и прикладываю усилия, чтобы изобразить вежливую улыбку.
― Тебе показалось. Я не угрюмая.
― Врешь. Так сильно хмуришь брови, что они у тебя в одну сливаются, ― смеется, обводя мановением пальца овал своего привлекательного, породистого лица.
Я прищелкиваю языком и закатываю глаза.
Он подпирает ладонью подбородок и вздыхает тоскливо, не прекращая пялиться на меня с откровенной и раздражающей прямотой.
Почему же так коробит его присутствие? Разве мне не должно быть плевать на него с высокой колокольни? Разве девяти лет оказалось недостаточно, чтобы замуровать имя Павла Жарова и все чувства к нему ― восхваление, окрыляющую влюбленность, преобразовавшуюся в глубочайшее разочарование ― под толстенным слоем вечной сердечной мерзлоты?