Скромная жертва - стр. 40

– Тридцать лет. Воспитанник вольского детского дома. Двадцать три года назад был усыновлен Маргаритой Сваловой, но возвращен в воспитательное учреждение полтора года спустя после совершения трех краж, в том числе в доме Сваловой, и постановки на учет в детскую комнату милиции. С тех пор дважды сидел в колонии для несовершеннолетних и трижды – во взрослой зоне. Кражи, разбойные нападения, нанесение тяжких телесных повреждений, в том числе несовершеннолетней жертве.

Слушавший о своих подвигах Гумнов развалился на любезно предложенном хлипком стуле:

– Ну, соску ту я, положим, не бил. А в остальном – все про меня! Жду аплодисментов.

– Перебьешься, – осадил его Назаров, протиравший влажной салфеткой ботинки Ecco, испачканные во время погони, и забрызганный грязью низ штанин.

– Подпортил шмотки, ментенок? – осклабился, обнажив гнилые зубы, оппонент. – У-у-у! Не расстраивайся! Бегаешь хорошо. Если мы с близняшками договоримся, – он подмигнул сестрам Береговым, – свечку тебя держать возьмем.

– Рот закрой! – приподнялся со своего места Банин.

– А то сам подсвечником станешь, – присоединился к нему Озеркин.

– Не надо, ребята, – Лиля подошла к Гумнову почти вплотную.

– Смотри-ка! – Тот приосанился и состроил ей глазки. – Хорошая девочка запала на Толяна. У хорошей девочки есть вкус.

– Хорошая девочка Толику не светит, – медленно сказала Лиля. – Как и тройничок.

– Ведь от Толика, – вторила ей приблизившаяся к обидчику сестра, – как и приемная мама, все женщины отказываются.

Гумнов выглядел злым и растерянным:

– Вот же сука конченая!

Гуров понял, что пора вмешаться:

– Гумнов, вы предпочтете беседовать только мужским составом?

Гумнов сопоставил силы:

– Вот уж нет! Но ты, начальничек, накинь своим кралям намордники на хлебала, а то че-то в душу не с той стороны без масла лезут!

Он делано захохотал, отчего интеллигентный Банин сморщился. Остальные сохранили ледяное спокойствие.

– Значит, так, Анатолий Викторович, – твердо продолжал Гуров.

– Яволь!

– Что вы делали в саду убитой Маргариты Ивановны Сваловой?

– Яблоки тырил.

– В апреле?

– Скороспелку искал, ага. Позарез надо. Весенний авитаминоз.

– Очевидно, сбор урожая отнял много времени. Потому что камера на фермерском магазине в начале улицы зафиксировала вас три часа назад бегущим от дома приемной матери, – Папка повернула ноутбук к Толику, чтобы тот мог лицезреть собственную персону, которая, озираясь, улепетывает по тихой энгельсской улочке днем.

– Ну, люблю я гулять там. И че?

– Летящей походкой?

– Спорт полезен. А я птица вольная.

– И, как еж, гордая?

По лицу Толика промелькнула тень злобы. Он сощурился:

– Оба знаем, что я волк. Но порода тебе моя, гражданин начальник, без разницы. Ритка жива была, когда я уходил.

– Кто-то может это подтвердить?

– Хмырь очкастый, который к ней приперся в обед.

– А поподробнее?

– А я знаю?! Приходил к ней какой-то олень. В очках. С дорогим портфелем. В залысинах. Она сказала, что он давний знакомый и не поймет, если вместе увидит. Высококультурный. А мы ж – так, стремный сын!

– Его визит прервал вашу беседу? О чем она была?

– Перетерли кое-что по-семейному, и я ушел. Ясно?

– Просто, Анатолий Викторович, ваше общение с бывшей матерью – могу я ее так называть? – оказалось столь личным, что потом вы дождались, когда ее воображаемый визитер уйдет…