Скитальцы. Пьесы 1918–1924 - стр. 22

             один лишь взгляд?

                                                   Когда бы он продлился,

             душа бы задохнулась. Да, мой друг, —

             один лишь взгляд. С тех пор мы не видались.

             Ты помнишь ведь – я выбежал из дома,

             ты из окна мне что‐то крикнул вслед.

             До полночи по городу я бредил,

             со звездами нагими говорил…

             Все отошло. Не выдержал я жизни,

             и вот теперь —

                                     Довольно!

                                                            – я за гранью

             теперь, – и все, что вижу —

                                                                     Я сказал:

             довольно!

                                    Гонвил, что с тобой?..

                                                                                  Я долго

             тебя морочил – вот и надоело…

             Да, впрочем, ты с ума сошел бы, если

             я продолжал бы так шутить… Не яду

             ты выпил – это был раствор безвредный:

             он, правда, вызывает слабость, смутность,

             колеблет он чувствительные нити,

             из мозга исходящие к глазам, —

             но он безвреден… Вижу, ты смеешься?

             Ну что ж, я рад, что опыт мой тебе

             понравился…

                                           Ах, милый Гонвил, – как же

             мне не смеяться? Посуди. Ведь – это

             я сам сейчас придумываю, сам!

             Играет мысль моя и ткет свободно

             цветной узор из жизненных явлений,

             из случаев нежданных – но возможных,

             возможных, Гонвил!

                                                        Это бред… Очнись!

             Не думал я… Как женщина, поддался…

             Поверь, – ты так же жив, как я, и вдвое

             живуче…

                                Так! Не может быть иначе!

             В смерть пролетя, моя живая мысль

             себе найти старается опору, —

             земное объясненье… Дальше, дальше,

             я слушаю…

                                    Очнись! Мне нужно было,

             чтоб спотыкнулся ты, весь ум, всю волю

             я приложил… Сперва не удавалось, —

             уж мыслил я: «В Милане мой учитель

             выкалывал глаза летучей мыши —

             затем пускал – и все же при полете

             она не задевала тонких нитей,

             протянутых чрез комнату: быть может,

             и он мои минует нити». Нет!

             Попался ты, запутался!..

                                                                      Я знаю,

             я знаю все, что скажешь! Оправдать,

             унизить чудо – мысль моя решила.

             Но подожди… в чем цель была обмана?

             А, понял! Испытующая ревность

             таилась под личиной ледяной…

             Нет, – погляди, как выдумка искусна!

             Напиток тот был ядом в самом деле,

             и я в гробу, и все кругом – виденье, —

             но мысль моя лепечет, убеждает:

             нет, нет, – раствор безвредный! Он был нужен,

             чтоб тайну ты свою открыл. Ты жив,

             и яд – обман, и смерть – обман, и даже —