Сказка – ложь… - стр. 15
Только отполированная временем костяная рукоять скользнула мне в ладонь, как на запястье когтями сжались мачехины пальцы! Уж не знаю, от волнения ли, или по неосторожности, не сумела я уберечься от её вездесущего взгляда и вот, оказалась на волосок от беды. Как не цеплялась я за нож, да только мачеха была крупнее и сильнее, выкрутила мне кисть и отняла его. Ещё и угрозы прошипела в ухо, что она, дескать, со мной сделает по возвращении домой з атакой проступок. Уж не знаю, что она себе вообразила, какие намерения мне приписала, знаю только, что обернись тогда дело иначе, добром бы для меня это не закончилось.
Но тут рыжий Киган пророкотал отцовское имя, и мачеха оставила меня, чтобы вытолкнуть вперёд старшую из сестёр. Та охнула, зарделась, что твой мак, и поспешила к помосту. Словно сквозь туман наблюдала я, как она отвешивает поклоны, как приветствует королевскую чету, отвечает на вопросы, что ей задают, слово в слово по научению мачехи, как милостиво кивает ей король и как принимает она из рук прислужника волшебную туфлю на серебряном подносе.
Конечно, когда дошло до примерки, дело застопорилось. Я уж было позлорадствовала про себя, предвкушая, как придётся этой ярке в дорогом наряде брести из покоев во двор, к остальным несостоявшимся невестам, да сгорать от стыда и досады, когда вдруг голос подала мачеха. Мол, просит она позволения помочь кровиночке с обуванием. Дескать, с детских лет её окружала толпа нянек да компаньонок, так её холили, так лелеяли, ни сандалии самой завязать не давали, ни сапожок натянуть, вот она и не знает, как ей с туфелькой справиться.
Король от этих слов поморщился, но разрешение дал. А мачеха только того и ждала, сорокой метнулась к сестрице, что-то ей прошептала коротко, склонилась у её ног, поди разбери за юбкой да покрывалом, что там делает! Сестрица же, губу закусила, в лице ни кровинки, а сама молчит, только слёзы глотает. Вскоре мачеха распрямила спину и, сияя улыбкой, велела дочери приподнять подол. Тут все так и ахнули – на ноге её девицы красовалась непокорная расшитая золотом волшебная туфелька.
Моя туфелька.
Я едва не закричала от такой обиды и горечи!
Мачеха же, победоносным взглядом обвела собравшихся, взяла свою дочь под руку да повела её к трону. Тут мне и бросилось в глаза, что сестрица вдруг стала сильно припадать на ногу, как раз ту самую, на которой моя обувка. Смекнула я, что дело нечисто, да только никак в голову не лез способ разоблачить обман так, чтобы голоса не подать и раньше времени себя не выдать, ведь, по научению Королевы Фей, должна была я стать в ряду невест последней. Пока мысли мои метались, как перепуганные куры, сестрица под руку с мачехой доковыляла до королевской четы, хотела она поклониться, как подобает, да не удержалась на ногах, едва не упала прямо королю на колени, чудом её мачеха успела подхватить, извинения забормотала, что твой соловей запел, а саму аж перекосило; так вцепилась дочери в локоть, что ногтями, наверное, до кости достала. Только сестрице это не слишком помогло, побледнела она пуще прежнего, до синевы на губах, да и повалилась без памяти на пол.
Тут уж подскочили слуги, а за ними и целитель, оттеснили они мачеху в сторону, подняли бесчувственную девицу, чтоб отнести в отведённые будущей невесте покои, и тогда заметили кровавый след под её ногой. Глянули, а туфелька-то волшебная уж вся кровью пропиталась, сочиться начала. Стянул тогда целитель её с сестриной ноги, и все увидели, что нет у неё пальцев, начисто отняты, только обрубок ступни остался лоскутом перетянутый. Кинулись тут люди короля за мачехой, в аккурат у ворот успели схватить. Она, как только сообразила, что обман не удался, бочком-бочком на выход прокралась, сбежать хотела, пока все заняты дочкой, да не вышло. Привели эту крапиву в юбке обратно в зал, бросили к ногам короля, а с нею нож, у меня отнятый, да окровавленный платок с обрубленными сестриными пальцами.