Сказания древа КОРЪ - стр. 76

Правитель Черногории Пётр II Негош посетил Санкт-Петербург летом 1833 года по приглашению Императора Всероссийского. Это был знак! Николай I словно бы старался загладить вину покойного брата, который на Венском конгрессе не воспрепятствовал Турции и Австрии урезать территорию маленькой православной страны. Возобновилась прерванная Александром I по наветам недоброжелателей субсидия в одну тысячу золотых червонцев. Более того, Николай оплатил «долг Александра» за 26 лет. Сумма для Черногории фантастическая. Возросла дипломатическая поддержка крохотной страны на европейской арене, где царили крупные хищники. Была увеличена помощь продовольствием, негласно – оружием и боеприпасами. Изыскивались надёжные пути для доставки тайных грузов туда, где будет формироваться регулярная армия Черногории, которую задумал создать новый правитель. Гражданские специалисты (и военные, переодетые в цивильное) получили Высочайшее разрешение на выезд в Монтенегро, якобы для ознакомления с абсолютно «белым пятном» на карте континента. Суда, следующие из российских портов в Адриатическое море, могли брать на борт для разгрузки в любом месте, в руки представителей Цетинье, ремесленные инструменты, оборудование для учебных заведений, научные приборы, школьные принадлежности, учебники, литературу духовного и светского содержания, зерно, семена полезных растений.

Иерейский обоз, готовя в обратный путь, загрузили ящиками с деталями современной типографской машины и прочим оборудованиям для печати. Русскому мастеру печатного дела выправили подорожную.

Царь и его советники посчитали своевременным содействовать молодому Негошу, который энергично и вдохновенно взялся за модернизацию страны. Образованная общественность России восприняла это действие, как героическую попытку малого народа-воина в Европу прорубить окно.

Частные пожертвования превысили правительственные субсидии. «Народу Монтенегро», – подчеркнула глубоким контральто графиня Анна Орлова, протягивая секретарю правящего монаха увесистый пакет. Родовитая дама посетила правителя Черногории в покоях Александро-Невской Лавры, отведённых высокому гостю и его спутникам. Когда мужчины остались одни, вечно простуженный Милутинович, кашляя и сморкаясь, поспешил, по своему обыкновению, сострить:

– Ты обратил внимание, Петар, как сия милая, жаль что увядшая, особа смотрела на тебя?

Бывший наставник Радивоя (по годам ему – отец) постоянно забывал, что его бывший ученик давно не юнак Раде, а глава страны. Негош шалости не принял:

– Я монах, брат Сима. Шала на страна!

Милутинович смутился:

– Я се не шалим. Ту шале нема.

Дмитрий Каракрич-Рус, хорошо изучивший своего друга-господина, улыбку сдержал, хотя мысленно согласился с наставником, ибо тоже был способен подмечать мимолётное. Заметил он и то, что лицо дорогого ему человека омрачилось так, будто неудачная острота несдержанного секретаря задело какое-то его сокровенное, болезненное чувство. Только через много лет Дмитрий догадается, в чём тут дело. А пока он искоса рассматривает замершего в кресле, устремившего в себя взгляд повелителя горного народа.

Петру Петровичу (так господарь представлялся в России) исполнилось двадцать лет. За спиной три года правления непокорным народом, преодоление смуты и отражение турецкого нашествия. Достигнув теменем саженной высоты, он раздался в плечах. Появились рельефные мышцы на щеках, вертикальная складка между густых бровей и металлический блеск в выразительных чёрных глазах. Выработалась привычка сжимать губы, чтобы сдержать лишнее слово. Телесная красота вчерашнего юноши стала зрелой. За видимой строгостью скрывалась доброта и задушевность в отношении людей, достойных уважения и любви. Небольшая бородка и пышные прямые усы способствовали общему положительному впечатлению.