Сказания древа КОРЪ - стр. 67
Конец спорам положил Хрунов: «Господа мужики! Единый наследник у нас с зятем – Борис Андреевич Корнин. Хруновских кровей тож. Так пусть деревня наша Борисовкой называется. Как церковь поставим, сельцом будет. С нами Бог!»
Мужики, воодушевившись такой речью, подкреплённой ведрами браги, тут же схватились за топоры и пошла ночная работа на месте под церковь. Закладной камень окропил святой водой батюшка из Аши. Днём все руки – и мужицкие, и бабьи, и ребят, едва на ноги ставших, и даже древних стариков и старух – занимали и яровое поле и выгон, и сенокос в луговой пойме. И река манила сплошным рыбьим ходом, и лес с ягодой и грибами.
Но труд от зари до зари не изнурял, силы человеческие пополняла энергией радость при виде такого изобилия плодов земли и вод, какое нижегородским мужикам, выросшим в тесноте и скудности, казалось сказкой о молочных реках и кисельных берегах. Господа трудились с крепостными рядом. Особенно неутомим был Корнин. Открыв в себе заправского земледельца в первый выход на ивановское поле после войны, Андрей не соблазнился лёгкой, бездельной жизнью состоятельного помещика, что давалась ему неожиданным расположением судьбы. Он похудел, барское мясцо превратилось в плотную ткань физически работающего человека. И ум, избавленный от праздности, стал более острым и быстрым. Как-то он спросил у тестя, который всегда имел ответ на самый сложный вопрос: «Откуда вы, Сансаныч, столько знаете?». – «Жизнь учила. И умные книжки читал», – последовал ответ.
А в это время Золотарёв проводил ночи в землянке при сальной коптилке. Собранная им артель, шестеро вольных старателей, все в возрасте, спали в соседней норе. Кашу и уху варили в котле, на костре. Трапезничали один раз в сутки, долго, за разговорами при звёздах. Зато не успевали доливать чайник.
Известный на Камне рудознатец отобрал себе помощников, объехав на шарабане прииски Южного Урала. Где сманил приглянувшихся старателей, где выкупил задолжавших хозяину. Здешний полувольный приисковый народец отличался своеобразными признаками. В массе своей мелкий, жилистый, с испитыми лицами, говорливый и напористый. Всю эту братию, одетую в рвань, соблазнило видение лёгкой наживы, вера в особую «жилу» в горах. В конце концов, действительность разочаровывала почти всех, озлобляла до крайности. Эта грубая, циничная, опасная масса иногда содержал в серых своих недрах истинное «человеческое золото», подобно тому, как отвалы горных выработок содержат крупицы драгоценного металла.
Отобранные Золоторёвым живые «исключения из правила» выделялись в массе сотоварищей в первую очередь природным трудолюбием. Тяжким грехом считалось в их среде то искусственное рвение, с каким иные набрасываются на объект труда, сулящий немедленную, завидную прибыль. Такие люди всё дели отлично, потому что валить через пень колоду считалось у них бесчестьем. Они были набожны без показной религиозности, а значит, нравственно здоровы. Ум их не был стеснён стенками горных выработок, не залит алкоголем, а постоянно развивался в общении с себе подобными и с приисковыми инженерами. Все они были обучены грамоте и не чурались книг. С промысловой работой сращивались душой, служили ей, как может служить избранному или выпавшему в виде жребия делу русский человек высокой нравственной пробы.