Сирийская жара - стр. 12

– Дело даже не в той записи, а в особенностях перевода, – Олеся крепко схватила его за локоть, подвела к дивану и усадила. Передвинула плошки со свечами на журнальный столик, поближе к гостю. – Вот, читайте. Поясню, это интервью дал мне курдский командир одного из подразделений YPG довольно высокого ранга. Ваш шеф знает, он присутствовал при беседе. Выделенное маркером мне перевели только вчера.

Егоров внимательно прочел все интервью, хотя слезились глаза от свечного света и дыма, и трижды перечитал выделенное маркером, казавшимся в темноте серым. Пожал плечами и прочел еще раз, пытаясь абстрагироваться от странноватой обстановки в квартире незнакомой женщины, дышавшей рядом в интимной близости, и поблескивающих недобро с письменного стола глаз воспитанного собаками Котовского.

– Кто вам переводил? – вдруг строгим, пожалуй, даже ледяным тоном спросил он, встряхнув копии записи Араза.

Олеся опешила от разительной перемены. Паренек, показавшийся добродушным малым, увальнем, выкормышем мягкотелого Ермилова, на поверку не так уж прост.

Меркулова успела разглядеть его на лестничной клетке. Этакий верзила с русыми коротко стриженными волосами, только челка чуть подлиннее, как в советские годы, на правый бок зачесана, крепкие шея, плечи и руки, обтянутые тесноватой курткой, облегающей избытки мышц, и возмутительной молодости. Немного скандинавское рубленое лицо с острыми скулами, почти квадратным подбородком, ярко-голубыми глазами в обрамлении пушистых ресниц и проступающая светлая щетина в сочетании с именем Вася создавали образ древнерусского богатыря, лежавшего на печи и явившегося по щучьему велению, по меркуловскому хотенью.

И вдруг на тебе! Как некультурно: «Кто переводил?»

– Кто надо переводил, – не менее холодно и мгновенно отреагировала Олеся.

– Вы мне на всякий случай имя-фамилию, адресок этого товарища запишите, – продолжал гнуть свою линию «богатырь», еще, по-видимому, не осознавший, что перед ним «владычица морская», то есть владычица пера, видеокамер и мастерица русской словесности во всех проявлениях этой самой словесности.

– Дорогой вы мой, Василий, как вас по батюшке?..

– Стефанович, – буркнул Егоров, чувствуя копчиком, что сейчас ему выцарапают глаза в две руки и в две рыжих мохнатых лапы.

– Так вот, дорогой Василий Стефанович, я вас позвала не переводчика обсуждать, а содержание интервью. Вернее, нескольких странных фраз. Ну если вы не уловили сути, то нет смысла тратить ваше драгоценное время.

При этом Меркулова продолжала сидеть, хотя тон и смысл сказанного подразумевал, что она вознамерилась проводить гостя до порога. Но Вася словно прирос к дивану.

– Хорошо, дорогая Олеся…

– Николаевна, – с улыбкой подсказала Меркулова, уловив изменения в тоне гостя.

– Дорогая Олеся Николаевна, начнем сначала. У вас ведь есть диктофонная запись?

– Угу.

– Хорошо бы мне стать ее счастливым обладателем.

– Могу включить.

– Нет, мне бы ее с собой забрать.

– А там ничего интересного, – беспечно махнула рукой Олеся. – Перевод ведь у вас в руках.

Василий вздохнул и снова принялся читать, пытаясь понять, что от него вообще хотят? И Ермилов, и эта журналистка.

– Включите, – распорядился он.

В темноте комнаты раздались шорохи, голоса на заднем фоне на незнакомом языке, затем заговорил хрипловатый голос. «Ни бельмеса не понятно», – покивал Вася, изображая глубокую задумчивость.