Синдром разбитого сердца - стр. 4
Доля правды в отцовских словах была и по поводу мороженого. Вот уже два года Коля жил в режиме жесточайшей экономии. Он отказался от пиццы и сладостей, почти не ходил в кино, грузил ящики в овощной лавке, убирал по ночам недавно открытый супермаркет. Но не от жадности, а ради страстной, безумной мечты – Коля копил деньги на собственную машину. Да, настоящую новенькую машину, и не какой-нибудь «запорожец», а только «трешку», ловкую, как иномарка, прекрасную «трешку», которая даже присниться не могла ни его матери, ни отцу. Тем более отца у Коли вовсе никогда не было.
В общем, летний отпуск Антона был приговорен и обжалованию не подлежал. Утешало только то обстоятельство, что сами родители оставались в Москве сторожить беременную на последнем месяце старшую дочь. Поэтому некая иллюзия свободы и независимости все-таки ожидалась.
Вот именно – иллюзия! В дощатый домик с тремя кроватями, деревянными хлипкими тумбочками и общим поцарапанным столом первыми заселились два немолодых мужика из заводской бухгалтерии, так что Антону досталось самое неудачное место, прямо напротив двери. Каждое утро мужики, громко сморкаясь и топая, надевали шаровары, клетчатые рубахи и кепки и отправлялись за добычей в ближайший лесок. К обеду возвращались, как и положено, усталые, но довольные, дружно разбирали и сортировали грибы – на засолку, на жарку, на сушку, – дружно принимали по стакану беленькой, закусывали принесенными из столовой биточками с гречневой кашей и заваливались спать. Это называлось «по-человечески отдохнуть от работы и семьи».
На танцплощадке, развернутой на большой поляне напротив столовой, каждый вечер крутили музыку, вполне стандартную для таких мероприятий: «быстрые ритмы», медленные (для желающих обниматься на людях), белый танец, обязательный вальс, который никто не умел танцевать. По кругу стояли неумело накрашенные девчонки-школьницы; бодрые, слегка поддатые передовики производства упоенно крутили своих дам. Дети всех возрастов бегали и вопили как резаные; их мамаши, усевшись рядком на скамейке, лениво покрикивали.
Двадцать четыре дня!
Прошедшей зимой девчонки из группы затащили Антона с приятелем на старый французский фильм «Мужчина и женщина». В душном зале было неудобно и жарко сидеть в пальто, приятель тискал руку Таньки Козловой, ее подружка в старушечьей меховой шапке обиженно дулась, а на экране неотразимый автогонщик и его прекрасная попутчица-незнакомка неспешно подъезжали к Парижу.
Совсем ничего не происходило, только поздняя осень, туман, река, случайный прохожий со своей собакой, бредущие по мосту сквозь пелену дождя. И опять туман, кораблик на ветру, мужчина и женщина – почти неземные, в легких дубленках и куртках (а не в драповом сером пальто и кроличьей шапке), и неземная, тихая музыка: тра-тата-тата… И даже грустные истории их прошлого казались волшебно-прекрасными, и хотелось не сочувствовать, а мучительно горько завидовать. Потом начиналось ралли, отчаянная гонка сквозь аварии и гололед, телеграмма «Я люблю вас», «форд-мустанг», ночная дорога из Монте-Карло, сцена в постели. Господа, вы заказывали устрицы в белом вине и бокал «Вдовы Клико» с нарезанным ананасом? А биточки с гречневой кашей не желаете?
Они тогда молча вышли из кинотеатра – невзрачные, плохо одетые парни и девчонки (а каких вы ожидали увидеть в Бауманском?) – и поспешно разошлись по своим унылым пятиэтажкам, где ждали узкий диванчик в проходной комнате и несбыточная мечта хоть день пожить отдельно от родителей. Высшее техническое училище им. Баумана – предел достижений ботаника-очкарика! Тоже родители загнали, как и в пансионат. Кому интересно, что их сын хотел бы стать геологом или штурманом, но уж точно не инженером? Зато в Бауманском есть военная кафедра – не призовут в армию.