Размер шрифта
-
+

Синдром разбитого сердца - стр. 2

* * *

Удивительно, как мгновенно у нее мерзли руки. Достаточно небольшого ветерка, почти весеннего, манящего запахом талого снега, и ее легкие, прекрасные руки застывали до самых кончиков пальцев. Словно они брели в зимнем лесу, а не вдоль грязных тротуаров Садового кольца. Укрывшись за дверью редких тогда и всегда переполненных кафе, Антон прижимал к щекам холодные ладони, целовал дрожащие тонкие пальцы, стараясь не прикасатьсяк жесткому ободку обручального кольца. Пусть бы соскользнуло, укатилось в лужу, затерялось в пористом сером снегу!

Как он вообще попал в тот пансионат? Да-а, отец постарался. Принес путевку буквально за сутки до начала смены.

Только его отец мог такое придумать – подарить на день рождения здоровенному двадцатилетнему парню путевку в семейный пансионат. На двадцать четыре дня! Ни маму, ни тем более мнения этого сопляка никто не думал спрашивать. Впрочем, мама в любом случае поспешно соглашалась.

На сопляка и прочие словечки Антон старался не обращать внимания. В кругу отцовских приятелей (вернее, сослуживцев, какие там приятели!) все любили матюгнуться и обругать почем зря. Если задуматься, ничего другого они сами не слышали – что в детстве в эвакуации, что в послевоенных дворовых компаниях. Особенно доставалось лимитчикам и мелким торговцам на рынке:

– Пора прекращать этот бардак, – дружно ворчали мужики, разливая «по маленькой». – Куда ни плюнь, одни чучмеки черножопые. Зачем работать? Кепку нацепил – и торгуй себе мандаринами! Вот скажи, Николаич, нормальному русскому человеку по карманам ихние цены?

Отец поддакивал, кривил губы в усмешке. Еще не хватало спорить! Пусть для начала покажут русского, у которого нет в роду своего татарина или еврея.

Кто знает, зачем судьба свела в конце двадцатых годов двадцатого же века темноглазого парнишку Рената Шарифуллина, младшего сына в уважаемой крымской семье, и грудастую, веселую хохлушку Галю. Любовь ли, а может, временное помешательство – спросить некого, но вскоре от этого странного союза родился крупный белобрысый пацан, вылитый Галин отец, недавно померший вместе со всей семьей Нестеренко в страшном голодном Поволжье. Надо думать, Шарифуллины не слишком обрадовались созданию новой семьи – без сватовства, сговора и других важных традиций, не говоря об обрезании младенца, но все-таки расписали молодых в местном совете и назвали мальчика родовым именем Камиль.

Баба Галя в старости любила порассказать, как сразу не приняла душой басурманскую семью: молчаливую свекруху с поджатыми губами, ее сестер и дочек. И хоть не крестила новорожденного сына, но и хер резать не дала. То есть проявила разумную бдительность, потому что вскоре отца и обоих братьев Шарифуллиных забрали чекисты – слишком быстро те уши развесили и поверили, что в Крыму разрешат татарскую власть. И ее, Галю, могли бы заарестовать, но один умный партиец посоветовал написать отказ от мужа. Мол, никогда она Рената не любила, а замуж пошла от нужды: снасильничал враг народа над бедной сиротой. И теперь хочет она развестись с Шарифуллиным, вернуть свою родную фамилию Нестеренко и сына тоже назвать Миколой Нестеренко. Тот же партиец предложил красавице Гале поехать с ним в Москву для дальнейшей жизни и любви, однако не рассказал, подлец, что в Лобне у него уже имеются жена и двое малых детей. Правда он, сучок, все же устроил Гале комнату в бараке и работу уборщицей в райисполкоме, но жениться не предлагал и даже деньгами почти не помогал, так что не по ее вине сынок, которого теперь по-московски звали Николаем, все детство прожил в нужде. Конечно, Галя написала на партийца жалобу в райком, но тут война началась, обманщика почти сразу убили, а другие мужики на ее красоту не смотрели. Такое время пришло, что и девки не могли мужа найти, не то что бобылка с довеском.

Страница 2