Сибиллы, или Книга о чудесных превращениях - стр. 3

В дельте реки Невы находятся всякие островцы, на одном из них царь хочет построить город Новый Амстердам, потому что за время его путешествий никакой город не понравился ему больше. Я не могу себе представить среди этих болот и пустошей и пахнущих сырым деревом верфей чего-нибудь столь подвижного, и пестрого, и удобно устроенного, как мой покинутый, преданный мною город.

Пустота густота, – повторяла она. (Описывая гоголевский Петербург, Тынянов говорит: «большое пустое место».)

Прилаженные, прижавшиеся друг к другу узенькие кирпичные ладные дома. Каналы, кишащие суденышками, тяжело дышащие шлю-зы. Густота церквей и синагог, улиц и рынков, и портовых площадей. Город-купчик, купчище, город абсолютного могущества и прелести, даже его постыдные болезни были болезнями красоты, вроде чуть не погубившей экономику страны тюльпанной лихорадки.

Город был переполнен, как готовый взорваться бутон.

Возможно, ее город был слишком даже полон и поэтому стал выталкивать выводить из себя горожан. Они разлетались, как осенние семена, по всем новым Амстердамам – отросткам, бледным копиям. В пустоте в обиде в жадности в рассеянном сиянии продолжится их жизнь.

Прошлый город, как прошлый мужчина, муж, он все еще живет в тебе, но постепенно разочарование, нежность и память о запахе спермы и кожи и пота, о горелом мясе любви, сменяются благодарностью, что он позволил тебе высвободиться и увидеть новое небо и новую землю.

Петербург более состоит пока из причуд царя и его двора, чем из того, что необходимо собственно горожанам, которых свозят сюда, кажется, со всего света, чаще – против их воли. Кроме голландцев, немцев, итальянцев, шведов, финнов, здесь живут еще и калмыки, и татары. Их слобода особенно чиста и изукрашена, лучшая в городе-подростке. У самого моста в крепости есть кабак, по другую сторону стоит новая типография, так как почти никаких новых книг за деньги не достать. А поскольку старые русские литеры трудночитаемы (они похожи на замерших на камнях спящих ящериц или наколотых материной иголкой жуков) с их многочисленными сокращениями и диковинными знаками, то великими заботами его царского величества это теперь значительно изменено.

После типографии я люблю заходить на татарскую барахолку. Здесь можно найти всякого тряпья и старья, все очень ярко и дешево. Здесь можно приобрести старую одежду различных наций, лапти, всякие железяки, бечевку, старую веревку, деревянные седла вместе с принадлежащими им потниками и иные изысканные вещи.

И смотрела, как гусеницы, отложив семена, заменяют смерть жизнью, как ползучее существо становится крылатым… кожа у них точно человеческая. Если хотя немного дотронешься до нее рукою, то она начинает пухнуть с великой болью. Гады сии, хотя и имеют лапки, но ползают, пригибаясь; звук же они издают журчащий, подобно волынке.

Я приехала в этот город смотреть (на него и за ним).

Я приехала в этот город смотреть и объяснять, и продолжать работы и работу своей матери, но в первую очередь – хранить ее дневник наблюдений, присматривать за ним, быть его продолжением, возможно, я приехала сюда стать ее дневником.

Так называемый «Studienbuch» Марии Сибиллы Мериан – книга наблюдений, это рукописный том, на лицевых сторонах листов наклеены рисунки, выполненные на пергамене или бумаге и вставленные в рамки из синей бумаги (на сегодняшний день в книге осталось 285 рисунков). На обороте листов – записи Мериан, которые, как показал анализ письма, делались в течение 30 лет. В этом дневнике описаны наблюдения за изменениями видов, но также эта книга об изменениях самой наблюдательницы: менялся стиль ее рисунков и менялся почерк.