Швед - стр. 22
— Не-е-ет! Нет, нет, нет! — вдруг отчаянно запротестовала она и дёрнулась, причиняя самой себе новую боль. — Не нужно в больницу… Пожалуйста…
Я в недоумении. Но решаю не спорить и не настаивать. Вон как трясётся, того гляди и сознания лишиться.
Чёрт, как всё не вовремя.
— Ладно, не бойся. Никакой больницы, сам всё сделаю, — успокаиваю её.
Мелкая тут же облегчённо выдыхает.
— Но ты обязательно мне расскажешь, почему боишься больницы, — говорю тоном, не терпящим возражений.
— Нечего рассказывать, — произносит она тихо, — у меня с больницами и врачами связаны не самые лучшие воспоминания и соответственно, ассоциации.
Качаю головой.
— Вот и расскажешь. Я сейчас схожу за аптечкой. Не двигайся.
Вернулся быстро. Сел на кровати, стараясь поудобнее устроить свой стояк так, чтобы его было не сильно заметно. Яна итак чувствует себя неуютно. Ещё у меня реакция не к месту.
— По молодости мой наставник заставил меня обучиться всему самому необходимому в жизни, включая оказание первой помощи. Я зашью рану. Но девочка, тебе будет больно. Обезболивающего у меня нет…
— Ничего, я потерплю, — говорит она быстро. — Знаете, год назад мне устроили одну пакость – вбили гвоздь остриём вверх на лестнице, по которой я всегда первой сбегала из общей комнаты, как проснусь. Со всей силы напоролась пяткой на острие. Боль была такой дикой, что я чуть сознание не потеряла. Как раз Ржавого не было… — она умолкла на мгновение и быстро договорила: — Короче… Никакой больницы не было. Промыла водой и само всё зажило. Так что… зашивайте. Я привычная.
Мне жаль слышать это. Мне откровенно жаль её саму. Мне жаль, что никто ей ласки не давал и нормально не защищал. Мудак Ржавый не считается.
Я так ясно себе представляю, как она тихо страдает в детском доме, но молчит, и это рвёт мне сердце. Я смотрю прямо перед собой, и во мне разгорается гнев, но мне не на ком и не на чем сорвать его. Всё внутри кипит, я сижу рядом с ней, стиснув зубы, и надеюсь, что мелкая не чувствует исходящие от меня эмоции гнева.
Тряхнул головой и сосредоточился на её ране.
Пинцетом осторожно вытаскиваю осколок.
Кровь льётся и льётся. Прикладываю антисептическую салфетку и Яна глухо шипит. Промываю антисептиком рану и пока оставляю её так.
— Так, давай сейчас займёмся твоими руками, а потом я зашью рану.
С ладошками справляюсь быстро: вытаскиваю все осколки, дезинфицирую, заклеиваю пластырями.
Когда приготовил крючковатую иглу и нить, говорю:
— Готова?
Она кивает и закусывает подушку.
Прокалываю кожу с внешнего края вовнутрь.
Яна шипит и резко дёргается вперёд, всё её тело напрягается. Она стонет от боли и утыкается лицом в подушку.
Я замираю.
— Яна, постарайся не дёргаться, — стараюсь говорить ласково, но голос вибрирует.
— Неприятно, — жалуется она и снова выпячивает попу.
— Прости, — выдавливаю из себя.
Мой кадык дёргается, когда с трудом сглатываю.
Прикладываю салфетку, чтобы убрать кровь, мне нужно видеть края раны. И легонько дую на порез.
Кожа мелкой мгновенно покрывается пупырышками, и я вновь ненавижу себя за неуместное желание и развратные мысли и картины, которые рисует моё богатое воображение.
Зашиваю аккуратно, ставлю дренаж и заклеиваю хирургическим пластырем.
— Наложу ещё марлевую повязку, — бормочу, завершая операцию. — Рану осматривать и дезинфицировать будем ежедневно.