Шут и слово короля - стр. 79

— Что такое?! — Эдин сел на кровати.

— Потом узнаешь. Выпей это, — Димерезиус протягивал стакан, заполненный чем-то примерно на треть. — Пей же, — положив руку ему на затылок, фокусник почти силком влил питье, Эдин проглотил все парой судорожных глотков.

Немного горько.

— Положись на меня, — сказал Димерезиус. — Ничего страшного, не беспокойся. Спи дальше.

— Димерезиус?..

— Говорю же, спи дальше. Тебе будет немного жарко, это нормально. Спи, — рука фокусника прошлась по его лбу.

Эдин мельком глянул на Якоба, тот пожал плечами и кивнул ему.

— Если ты мне его отравишь, тебе не жить.

«Отравишь»... Кого?..

Эдин слышал, но говорить не хотелось, очень не хотелось...

— Я на твой счет не обманываюсь, мой друг, — Димерезиус говорил сухо и устало.

Спать...

Эдин слышал еще, как его лица касалась мягкая кисть, по скулам, под глазами. Знакомые ощущения: Якоб перед выступлениями подрисовывал ему лицо сухим гримом, придавая вид более глазастый, более худой — более юный.

— Ты за зиму повзрослел. В таком номере чем кажешься младше, тем публике больше понравится.

Эдин не очень замечал, что изменился внешне, кроме роста, пожалуй. Другие замечали.

Качается зеркало. Много зеркал. Они кружатся.

Подсказка. Это подсказка... ему...

Солнечные зайчики прыгают по комнате, по лицу.

Зеркала качаются.

Маленький сухонький карлик в пестрой куртке и высоком колпаке подбрасывал вверх кучу чего-то яркого. Эдин шагнул ему навстречу, протянул руки, рассмеялся. В стене появилась дыра, и карлик исчез в ней, потом появился опять. Лицо у карлика изменилось, стало страшным...

Какие-то дети, их много. И взрослые. Но лиц не видно. Не видно совсем. Они ушли, оставили его одного. Зачем?!

Солнечные зайчики. Зеркала... Нет, зеркало одно. Большое, квадратное, в резной раме. Оно вставлено внутрь другой рамы и закреплено посередине, так, что его можно качать — вверх, вниз, отражается то пол, то потолок, то пол, то потолок. Костяная фигурка королевы Элвисы смотрит на него с укором. Но почему? В чем он виноват?..

Пол, потолок, пол, потолок...

Потолок.

Эдин открыл глаза, закрыл, потом снова с неохотой открыл.

Да, потолок. Набранный из неровных деревянных плашек. В комнате на постоялом дворе. А зеркало... да зеркала здесь отродясь не бывало. И что за ерунда ему снилась, скажите на милость? И голова чугунная, словно не спал.

Пол, потолок, зеркало...

А, ну да, собственно. Все понятно. И как же он, дубина стоеросовая, сразу не догадался. Зеркало — подсказка. И конечно, нельзя, чтобы наверху была галерея. И неужели никто-никто?..

Эдин потянулся, хотел встать — голова немного кружилась. А солнце высоко, уже не утро, уже день. Хлопнула дверь, вбежала Милда.

— О, очнулся, наконец-то! Ты как?

— Я хорошо. А почему меня раньше не разбудили?

— Ну да. Ты тут в жару горел и бредил. Воды хочешь?

— В жару, бредил? Я?! — Эдин не поверил.

— Нет, я! — передразнила Милда. — Начальник стражников велел тебе доктора позвать.

— Дай воды, а? — попросил Эдин, оглядываясь в поисках кувшина. — Ты правду говоришь?

Пить, действительно, захотелось очень.

— Еще бы! — Милда подала ему стакан. — Ты вставать-то будешь, или еще больной?

Дверь снова открылась, вошел фокусник.

— Проснулся? Ну, как, ты в порядке? — он широко улыбнулся, сделал знак Милде, — прошу, иди, девочка.