Шум и ярость - стр. 22
– Скажешь, ты цветов его не трогал, – говорит Дилси.
– Не трогал, – говорит Ластер. – На что мне его травки. Я свою монету искал.
– Потерял-таки ее, – говорит Дилси. Зажгла свечки на торте. Одни свечки тонкие. Другие толстые, кусочками куцыми. – Говорила я тебе, спрячь. А теперь, значит, хочешь, чтоб я другую выпросила для тебя у Фрони.
– Хоть Бенджи, хоть разбенджи, а на артистов я пойду, – говорит Ластер. – Мало днем, так, может, еще ночью с ним возись.
– На то ты к нему приставлен, – говорит Дилси. – Заруби себе это на носу, внучек.
– Да я и так, – говорит Ластер. – Что он захочет, все делаю. Правда, Бенджи?
– Вот так-то бы, – говорит Дилси. – А не доводить его, чтоб ревел на весь дом, досаждал мис Кэлайн. Давайте лучше ешьте торт, пока Джейсон не пришел. Сейчас привяжется, даром что я этот торт купила на собственные деньги. Попробуй спеки здесь, когда он каждому яичку счет ведет. Не смей дразнить его тут без меня, если хочешь пойти на артистов.
Ушла Дилси.
– Слабó тебе свечки задуть, – говорит Ластер. – А смотри, как я их. – Нагнулся, надул щеки. Свечки ушли. Я заплакал. – Кончай, – говорит Ластер. – Вон смотри, какой в плите огонь. Я пока торт нарежу.
Слышно часы, и Кэдди за спиной моей, и крышу слышно. «Льет и льет», сказала Кэдди. «Ненавижу дождь. Ненавижу все на свете». Голова ее легла мне на колени. Кэдди плачет, обняла меня руками, и я заплакал. Потом опять смотрю в огонь, опять поплыли плавно яркие. Слышно часы, и крышу, и Кэдди.
Ем кусок торта. Ластера рука пришла, взяла еще кусок. Слышно, как он ест. Смотрю в огонь. Длинная железка из-за плеча у меня протянулась к дверце, и огонь ушел. Я заплакал.
– Ну чего завыл? – говорит Ластер. – Глянь-ка. – Огонь опять на месте. Я молчу. – Сидел бы себе, на огонь глядя, и молчал бы, как мэмми велела, так нет, – говорит Ластер. – И не стыдно тебе. На. Вот тебе еще кусок.
– Ты что ему тут сделал? – говорит Дилси. – Зачем ты его обижаешь?
– Да я же стараюсь, чтоб он замолчал и не досаждал мис Кэлайн, – говорит Ластер. – Он опять ни с чего заревел.
– Знаю я это твое ни с чего, – говорит Дилси. – Вот приедет Верш, он тебя поучит палкой, чтоб не озоровал. Ты с утра сегодня палки просишь. Водил его к ручью?
– Нет, мэм, – говорит Ластер. – Мы весь день со двора никуда, как было велено.
Рука его пришла за новым куском. Дилси по руке ударила.
– Протяни опять попробуй, – говорит Дилси. – Я ее вот этим резаком оттяпаю. Он, верно, ни куска еще не съел.
– Еще как съел, – говорил Ластер. – Я себе один, ему два. Пускай сам скажет.
– Попробуй только взять еще, – говорит Дилси. – Протяни только руку.
«Так, так», сказала Дилси. «Теперь, верно, мой черед расплакаться. Надо же и мне похлюпать над бедным Мори».
«Его Бенджи теперь зовут», сказала Кэдди.
«А зачем?» сказала Дилси. «Что, старое, родимое его имя сносилось уже, не годится?»
«Бенджамин – это из Библии»[4], сказала Кэдди. «Оно ему лучше подходит, чем Мори».
«А чем оно лучше?» сказала Дилси.
«Мама сказала, что лучше».
«Придумали тоже», сказала Дилси. «Новое имя ему не поможет. А старое не навредит. Имена менять – счастья не будет. Дилси я родилась, и так оно и останется Дилси, когда меня давно уж позабудут все».
«Как же оно останется, когда тебя позабудут, а, Дилси?» сказала Кэдди.