Штрафники не кричали «Ура!». Они умирали молча - стр. 19

– Ишь… Сам не свой был последние дни. Весточку он получил из дома. Из Сталинграда. При эвакуации мать и жену с сынишкой годовалым бомба накрыла. Сам сталинградский был товарищ майор. Сестра ему написала. Она одна выжила из семьи… Как письмо получил, почернел весь, сон потерял… А тут еще контузия эта… Эх… говорил ему – не ходи на переговоры. Фрицы, вишь, запомнили его голову забинтованную. Они ж, гады, на командиров и комиссаров первоочередным охотятся. Вот по бинтам, сволота, его и выцелили.

Кармелюк молчал и курил.

– Товарищ старшина, – тихо произнес Аникин. – Сам не знаю, как вышло…

– «Не знаю»… Учи вас, малолеток. А ведь ты вроде стреляный воробей, а?.. Штрафную прошел… – Глазки старшины вновь сверлили его из-под бровей.

Андрей молчал. Шестым чувством он чувствовал, что волна злобы, вдруг вскипевшая на него в старшине, понемногу ушла.

– Да… отмучился, бедняга… – подытожил Кармелюк, обжигая заскорузлые пальцы обугленным кончиком самокрутки. – Мы с майором от Смоленска топали. Из окружения выходили… Эх… двинули. Проводим командира в последний путь…

Из-за опушки вдруг выскочил солдат. Весь какой-то обгорелый, прокоптелый, в изорванной шинели, он что есть силы продирался через осиновые заросли прямо на них. Он будто ничего не видел перед собой. Вырвавшись на свободное место, он словно только увидел старшину и Аникина.

– Немцы, немцы!.. – каким-то безумным тоном заголосил он и пустился бежать мимо.

– А ну стой… – Кармелюк ловким ударом своей тяжелой руки уложил бегущего на пожухлую траву. Перехватив из-под мышки свой ППШ, он бесцеремонно ткнул ноздреватым раструбом автомата задыхавшегося беглеца.

– Ты куда, блоха, скачешь. А ну быстро доложить по форме!.. – сурово чеканил Кармелюк. В этот миг несколько мощных разрывов один за другим донеслись с той стороны пролеска.

– Нем… цы… танки про… рвали обо… рону… Там пушки наши… Командира… расчета… убило… Ев… Ев… – Боец задыхался, грудь его вздымалась и опадала часто-часто. Он никак не мог выговорить фамилию своего убитого командира.

– А ну назад! – старшина за шиворот, как котенка, поднял щуплого бойца

Все так же держа беглеца за шиворот, старшина выговаривал, при каждом слове встряхивая его, как мешок с картошкой.

– Где ваши позиции? Говори, где пушка?..

– Там, там… – тараторил боец совсем потерянным голосом. – Сразу за осинником – наш расчет. Метрах в двадцати правее, возле оврага – расчет Могилевича. Вот наш и взвод – весь, ядрена корень, как на ладони. Если бы не овражки эти, осинником поросшие, вообще негде поховаться бы было. Степь, ядрена корень, как стол ровная. Ни черта не спрячешься… А эти… – Артиллерист, дрожа всем своим худющим телом, спотыкался в речи, захлебывался в собственных словах. Казалось, от перевозбуждения его сейчас удар хватит. Хотя сдохнуть на передовой от сердечного приступа было бы непозволительной роскошью.

– Гады… эти… Танки… прут, как на ладони… Даже не прячутся… «Фердинанды», со стороны колхоза. Я шесть насчитал. Прямой наводкой… По нам… как жахнуло… Евсеева и подающего Халилова – в клочья.

Кажется, после удара старшины он немного пришел в себя. Теперь он говорил более связно, но все время испуганно озирался по сторонам.

– Значит так… Аникин… – на ходу соображая, выдал Кармелюк. – Мы с тобой – к расчету… А ты… – Он снова с силой дернул артиллериста. – Ты беги вот по этой тропинке, потом по траншее. Надо батальон предупредить. Найдешь капитана Тоцкого. Доложишь, что от старшины Кармелюка. Объяснишь обстановку. Скажешь, что нужна помощь… Понял?..