Штиль - стр. 12
Короче, какой-то дед.
Бритву я прячу в карман выданных мне сменных штанов, но, выйдя из ванной, быстро теряю к ней всяческий интерес, и жалею, что определила Эзру в категорию «дедов». Он переоделся – сменив свитер на простую темную футболку, не скрывающую, что для пенсионера он вполне себе в неплохой форме. У него красивые руки, крепкие мышцы на груди, а из-под рукава выглядывает татуировка на бицепсе – однотонный геометрический узор. Ух ты. У папы, как и у его друзей, ни татуировок, ни мышц толком не было, зато имелись пивные животики.
Ладно-ладно.
Беру слова про деда обратно.
– Выпьешь чего-нибудь горячего? – деловито предлагает Эзра, – горячительного не держу, да и ты… ты вообще совершеннолетняя?
– Я учусь в колледже, – с апломбом сообщаю я, но сдаюсь под его насмешливым взглядом, – на первом курсе, – добавляю, сконфузившись.
Он пожимает плечами, мол, со всеми бывает. Или нет. Не понимаю, как трактовать его жест. Спохватившись, я указываю в его сторону пальцем и предостерегающе говорю:
– Чаю, но заваривай его при мне! Вдруг ты захочешь мне что-то подмешать.
Боже, какая же я идиотка – сержусь я. Эзра не обижается, а с совершенно невозмутимым видом извлекает из кухонного шкафа коробку заварки, предварительно предложив мне осмотреть ее содержимое и дно чашки. Я давлю страдальческий стон от демонстративности этого ритуала. Зачем тыкать меня в мою же глупость? Или это шутка такая? Стариковская.
Себе Эзра наливает просто стакан воды из-под крана.
– А тебе сколько лет? – вырывается у меня.
– Тридцать три, – спокойно откликается он. Выходит, он куда младше родителей, но все-таки, по моим меркам, уже староват. Мне недавно исполнилось восемнадцать. Я не могу представить себя тридцатитрехлетней, как не могу представить себя с кем-то настолько взрослым. Я, конечно, слышала, что мужчины наоборот предпочитают помоложе, но мне кажется, конкретно этот экземпляр воспринимает меня, как сущее дитя. Не иначе, сейчас начнет ездить мне по ушам, какое ребячество самоубийство.
Я шумно хлебаю чай, и на всякий случай долго поласкаю первую порцию во рту, пытаясь ощутить сторонние примеси. Чай и чай. Гадкий и горький, а сахар я попросить не решилась. Это уж точно не раф с малиной и солью, который я предпочитаю обычно, но раз никто не планирует меня убивать или насиловать, лучше не наглеть. Кстати об этом.
– Спасибо, – выдавливаю я, так и не разобравшись, за что именно благодарю. За невкусный чай? За душ? За гостеприимство? За непрошенное спасение? Почему, кстати, Эзра еще не приступил к тому, ради чего мы здесь – в смысле, к допросу, зачем я прыгнула в воду?
Я жду. Я ершусь внутри, готовясь дать отпор. Не надо меня жалеть. Не надо обесценивать мои чувства. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить, что подтолкнуло меня к краю. Ты не знаешь, что такое быть изгоем, когда все тебя ненавидят, когда ты упустил свой единственный шанс на счастье, которое было так близко. Я ухожу. Пока-пока.
Но я рассчитывала сказать это, прежде чем смыться. А Эзра не спрашивает ни о чем. Он пьет свою воду, покачивая стакан в крупной ладони. Он даже не смотрит на меня, а куда-то мимо. И не моргает, что начинает меня нервировать.
Тревожность зашкаливает.
– Ты сказал, что хочешь услышать, почему я прыгнула, – напоминаю я. Бросаю вызов. Вызов, который проходит мимо цели. Темные глаза скользят по мне. Выражение лица Эзры по-прежнему бесстрастное.