Шоколад - стр. 18

— Мы вчера в лес ходили за черникой. Дождя не было, поэтому послали. Сейчас сезон.

— Вкусная?

— Супер, только язык от неё чёрный.

— Есть хочу, умираю.

Двери столовой открылись, и я ринулась к раздаточной стойке, чтобы первой получить порцию овсянки, жадно оценила её количество на своей тарелке. Мало! У Карины каши показалось больше. Непроизвольная злость вспыхнула и погасла. Главное, сесть рядом с Кариной. Налила чай и еле дождалась, чтобы занять место около потенциальной добавки.

Наконец-то мы уселись! Склонившись над своей тарелкой, не в силах сдержать тихие стоны, я стала заталкивать в себя кашу. Два дня голодовки превратили меня в животное, не замечавшее ничего вокруг. Наесться до отвала! Несладкий чай был слишком горячий, я обожгла язык, хватанув кипятка.

Брезгует, подумала, встретившись взглядом с Кариной, переведя взгляд на её тарелку. Плевать, что она обо мне думает. На всех плевать!

— Ты будешь доедать?

Карина почти ничего не съела, меня потрясывало от вожделения.

— Бери.

Карина пододвинула свою порцию, с которой я расправилась ещё быстрее. Сосущая боль в желудке взывала к продолжению. Не наелась!

— Как зовут твою соседку?

— Ольга.

Нагнувшись над столом, я смотрела, как Ольга, шатенка лет двадцати, нехотя скребёт ложкой по тарелке.

— Оля, — позвала её негромко.

Она откликнулась, взглянула на меня. Жалкая улыбка кривила мои искусанные губы.

— Можно доесть твою кашу? Пожалуйста.

Моя просьба напугала её. Она оглянулась по сторонам, не наблюдают ли за нами, и мы быстро обменялись тарелками.

— Спасибо.

Надеюсь, третьей порцией наемся.

— Прекрати жрать, дура, — зашипела Карина.

Меня затрясло от злости. Отдала свою кашу, теперь можно морщиться от отвращения, глядя на меня. Наверное, жрёт шоколад, тупеет и не видит, что происходит вокруг.

— Сама дура!

Карина протянула руку к моей тарелке, и, словно пелена упала на глаза. Я не помню, как завизжала, как вырвала миску, как каша полетела на пол. Карина толкнула меня, я бросилась на неё, мечтая вцепиться в волосы. Она полоснула меня ногтями по щеке, я ударила её по руке. Карина толкнула меня в грудь, я покачнулась и, рыдая, бухнулась на пол.

— Психичка!

Собирая руками кашу, поливая её слезами, я тряслась, подвывая над испорченной порцией. Почему такая же, как и я, смеет издеваться надо мной? Каша липла к пальцам, толком не собиралась, а я, рыдая, мучительно обчищала дрожащие пальцы о края тарелки. Перед носом, словно в размытом фокусе возникли чёрные начищенные ботинки. Секунда оцепенения, к горлу подкатил тошнота, и меня вывернуло кашей прямо на ботинки.

— Что происходит?

По стальной интонации узнала обладателя черных ботинок. Ненавижу!

Над головой послышался испуганный голос Карины.

— Майе нельзя много есть после голодовки. Она хотела… третью порцию. Мы…я отобрала тарелку…, каша нечаянно упала.

Подняла на секунду голову. Надо мной возвышался начальник лагеря в форме – наглаженных тёмно-синих брюках и голубой рубашке. Мне было не стыдно за то, что я, сплёвываю горькую слюну на пол. Всей душой до приступа тахикардии я презирала этого циничного, самоуверенного садиста. За то, что урод Стас свернул мне челюсть грязным способом и бросил в тумане, начальник поручил запереть меня в комнате, чтобы впредь была сговорчивей.

Полковник, что-то сказав подчинённым, исчез из поля зрения. Вытерев рот рукой, я поднялась на дрожащие ноги. Ко мне подошёл Кирилл.