Шестая колонна. Там, за гранью. Утраченное наследие - стр. 61

– Хорошо, но давайте немного позже, у меня через десять минут служба.

– Неужели Алекс не может даже провести службу?

– Да нет, у него не так уж плохо получается. Его проповеди даже лучше моих. Но это самое удобное время для вербовки, майор: я присматриваюсь к людям, а потом беседую с каждым по отдельности.

– Ладно, ладно, отключаюсь.

– Пока!

На богослужения в храме теперь собиралось множество народу. Томас не обольщался мыслью, что причина этого – особая привлекательность учения о великом боге Моте: уже во время службы вдоль стен накрывали столы, и на них появлялась обильная еда, приобретенная на золото Шира. Тем не менее Алекс справлялся неплохо. На его проповедях Джеффу иногда казалось, что старому горцу в конце концов удалось примирить свою совесть со столь необычной работой, и теперь он как будто проповедовал собственную веру – конечно, с помощью странных символов и не менее странных ритуалов, – но его голос звучал убедительно.

«Если он будет продолжать в том же духе, – сказал себе Джефф, – женщины того и гляди начнут падать в обморок. Надо бы сказать ему, чтобы не так нажимал».

Однако обошлось без неожиданностей, и вот уже зазвучал заключительный гимн. Прихожане пропели его с большим увлечением, после чего дружно направились к столам. Подобрать подходящие мелодии для гимнов долго не удавалось, пока Джеффа не осенила идея написать новые слова к самым обычным патриотическим песням Америки. Теперь стоило прислушаться повнимательнее, и можно было услышать, как те, кто посмелее, повторяют прежние, подлинные слова.

Пока прихожане были заняты едой, Джефф расхаживал среди них, гладя по головке детей, благословляя всех налево и направо и слушая, о чем они говорят. Когда он проходил мимо одного из столов, какой-то человек встал и остановил его. Это был Джонсон, бывший торговец недвижимостью.

– Можно вас на два слова, святой отец?

– Я слушаю, сын мой.

Джонсон дал понять, что хотел бы поговорить наедине. Они выбрались из толпы и остановились у алтаря.

– Святой отец, я сегодня не могу вернуться домой.

– Почему, сын мой?

– Я так и не смог перерегистрировать свою карточку. Сегодня мой последний льготный день. Если я покажусь дома, мне не миновать лагеря.

Джефф строго посмотрел на него:

– Ты ведь знаешь, что слуги Мота не подстрекают к неповиновению светским властям.

– Но вы же не дадите им меня арестовать!

– Мы не отказываем в убежище. Может быть, дело не так плохо, как тебе кажется, сын мой. Если сегодня ты переночуешь здесь, завтра кто-нибудь может взять тебя на работу и перерегистрировать твою карточку.

– Значит, я могу остаться?

– Можешь.

Томас решил, что Джонсона уже можно оставить навсегда. Если подойдет, поедет в Цитадель для окончательной проверки, а если нет – останется служкой в храме: помощников с каждым днем требовалось все больше, особенно на кухню.

Когда прихожане разошлись, Джефф запер двери и проверил все помещение – не остался ли в храме кто-нибудь, кроме постоянных помощников и тех, кому разрешили остаться на ночь. Таких беженцев набралось больше дюжины; к некоторым из них Джефф присматривался, надеясь впоследствии их завербовать.

Когда осмотр был закончен, а храм убран, Джефф выпроводил всех на второй этаж, в спальни, и запер за ними дверь. Он делал так каждый вечер. Алтарю со всеми спрятанными в нем чудесными приспособлениями непрошеное любопытство не грозило – он был защищен отдельным экраном, который включался из подвала, но на всякий случай Джефф хотел быть уверен, что никто к нему не подойдет. Ежевечернее запирание дверей, конечно, сопровождалось священнодействием, смысл которого сводился к тому, что нижний этаж – место святое и находиться там никому не дозволено.