Размер шрифта
-
+

Шесть тысяч мыслей Лины Коваль - стр. 18

Глава двенадцатая

Пирожки с капустой, или Операция «туфли» проведена успешно

Когда бабушка приносит пироги, да еще с капустой, значит, она хочет со мной поговорить. По душам. Я, слоняясь по комнате, ем четвертый пирожок, а наша Галина (так мы с мамой называем бабушку) усаживается в кресло-качалку, тихонько поскрипывает и начинает:

– Ты долго будешь всухомятку-то есть? Сядь за стол, налей молока! Ты же себе гастрит заработаешь!

– Не, не заработаю, сейчас все так едят.

– Как это все? – удивляется она с кресла.

– Ну, все. Скорости, понимаешь, большие. Не успевают. Приходится на ходу.

– Скорости… Ну, возьми хоть кружку в руку и ешь себе на ходу!

– Ладно, – сдаюсь я.

Иду на кухню, наливаю молоко, беру еще один пирожок и снова слоняюсь по комнате. Один – ноль в пользу нашей Галины.

– Может, сядешь все-таки? – Бабушка у нас упорная.

– Ну, баб, – останавливаюсь я с кружкой.

– Ну, что «баб», что «баб»? Не надоело мельтешить-то? У тебя же не усваивается там ничего!

– Еще как усваивается, – бормочу я, но сажусь.

Два – ноль.

Бабушка перестает скрипеть креслом и вздыхает. Значит, сейчас будет серьезный разговор.

– Линуль, – говорит она жалобно.

– М?..

– Ну ты бы рассказала хоть, как мать-то. Как у них там, с художником-то, а?

– Да вроде нормально, – говорю я и тоже почему-то вздыхаю.

– Нормально. Все у вас всегда нормально. А что он за человек, ты не знаешь?

– Нормальный. – Бабушка смотрит на меня, как болельщик на вратаря – с надеждой и верой. – Ну, хороший человек, баб. Ты не переживай.

– Как не переживать-то, Лин? Он, может, сейчас хороший, а потом не очень хорошим будет! Отец вон твой тоже отличник был, цветы носил, конфеты, а ты родилась – и как отрезало. Диссертацию ему подавай – и всё тут! А с коляской гулять, сумки таскать – это уже его не касается, он у нас ученый! – И Галина хмурит брови, изображая отца. Кстати, очень похоже.

– Диссертация тоже важное дело, – неожиданно встаю я на защиту. – Вот он профессором стал. А если бы со мной нянчился, то, может, и не стал бы.

– Много ты понимаешь! Профе-е-ессором! Вчера видела профессора нашего. В продуктовом. Под ручку со своей Клавдией – ну просто пара белых лебедей!

– Она не Клавдия, а Евгения! – смеюсь я. Бабушка умеет смешно сказать, особенно про отца.

– Хватит хохотать! Встань с кровати! – кипятится Галина, а сама тоже еле сдерживается. – Кружку прольешь! Линка, перестань!

Потом мы смеемся уже по-настоящему, вдоволь. Я встаю и начинаю изображать, как ходят под ручку два лебедя. Бабушка вносит поправки, не вставая с кресла.

Ей обидно, что отец не остался один после развода, как мама, а нашел себе Евгению. После каждого моего воскресного обеда она звонит и между делом интересуется:

– Ну? И чем тебя кормили на этот раз? – и, выслушав мой подробный отчет, она хмыкает и вешает трубку.

После нашего веселья бабушка пьет валидол и грустно спрашивает:

– Ты его хоть видела, художника-то этого?

– Конечно, видела! – отвечаю.

– Какой он из себя? Симпатичный?

– Вполне. Даже, можно сказать, красивый. Розы рисует, лодки.

Не зная, как еще представить художника с выгодной стороны, неожиданно добавляю:

Страница 18
Продолжить чтение