Шелест ветра перемен - стр. 29

Ехали они лесом, лугом, близ болот дорога шла, потом снова лесом, и лугом. И дружинники и Ждан были погружены в свои думы и не заметили, как серо-сизые тучи сложились в громадное лицо, от горизонта до зенита. Огромные тёмно-сизые глаза следили за передвижением путников.

Наконец, они прибыли в Новгород. Ждан много раз бывал здесь с отцом. И город вновь напомнил ему о безвозвратной утрате. Скорбь снова сдавила его душу. Изменения в Новгороде ещё больше опечалили его, несмотря на то, что на месте многих пожарищ уже строяли новые бревенчатые дома. Он помнил красоту капищ и храмов богам и величие идолов, которые располагались не только в каждом конце Новгорода, но и почти на каждой улице. Идолов простыл след, они сброшены в Волхов. Искусная резьба на стенах храмов, если они не обгорели, изрублена, купола проломлены, колокола низвергнуты и расколотые валяются в небрежении возле остатков некогда высоких колоколен. Уже им не звонить, не прославлять ни Даждьбога, ни Сварога, ни Макошь, ни славить духов предков, ни умилостивить духов природы. Красота и гордость не только Новгорода, но и всей земли Словенской искромсана, сожжена, покрылась сажей, поросла мхом, а ведь недавно храмами и капищами любовались торговые гости, не только печенеги замирали от восторга, но и арабы, иудеи, и греки. От увиденного у Ждана стало на душе ещё тяжелее, ему казалось, что с прекращением служению богам предков и сам Новгород сгинет, не простят великие боги такой разор.

Во вновь отстроенный, ещё пахнущий сосной постоялый двор набилось полно народа – дружинники и те, кого они нашли на подмогу киевскому войску. Некоторые из них смирились со своей участью, а большинству было любопытно посмотреть другие земли, кто-то хотел помериться силой, были и такие, что не прочь поискать лучшей доли в ратном деле.

К ночи дорожная усталость утихомирила всех. Ждан долго не спал, всё думал, потом всё же, и он ушёл в царство сна. К рассвету разразилась гроза. На удивление гром не громыхал, как обычно оглушительно, а слабо рокотал, будто боялся разбудить людей. Зато тихая молния била и била по городу. Ждану приснилось, что горит их землянка в лесу. Ягодка плачет возле хлева. Дюжен и Ячменёк вытащили Благушу и Мирославу, но мать снова бросилась в землянку, где остался Собимысл. Пламя охватило дверь и крышу… Ждан с сильно бьющимся сердцем проснулся в ужасе и …почувствовал дым…

Когда рассвело, пожар потушили. Сгорела часть кровли и обгорела одна стена. Ни дружинники христиане, ни новобранцы не пострадали, только перемазались копотью. На удивление в городе ничего не сгорело, только возле нескольких церквей обожгло траву.

К полудню мерно зацокали по деревянным мостовым Новгорода копыта лошадей дружинников и затопали сотни ног, обутые в лапти и сапоги. В пригороде новобранцы разместились на санях, их путь лежал на юг.

Мирослава также, как и Благуша и Дюжен была уверена, что душа Собимысла теперь обитает в Ирий-саде, в заоблачной выси, где всегда тепло и солнечно, где праведные души блаженствуют. Но как же ей не хватало его! Да ещё жгла неизвестность о Ждане. С того часа, как его увезли с собой дружинники не покидало её ощущение, что не встретиться, не свидеться им больше. Гнала она от себя эти мысли, но тягостное предчувствие оставалось. Кабы не Благуша с Ягодкой, может бросилась бы в озеро от тоски чёрной, которая грызла её и, ни днём, ни ночью от неё покоя нет. И, несмотря на то, что рядом люди, которых Мирослава любит, пусто у неё внутри и кажется, что и вокруг пусто. Как будто она осталась одна-одинёшенька, даже не одна, а только её небольшая частичка, состоящая из боли. Большая же её часть исчезла, истаяла вместе с покинувшем её мужем и уехавшем сыном. Мирослава знала, что душевные раны лечит время, но пока оно будет проходить, она истомится, изведётся. Да и кого оно вылечит, если от неё почти ничего не осталось, только телесная оболочка, а внутри неё в пустоте мечется кручина. И всё же сквозь неё просачивались утешения и поддержка близких, невольно напоминая ей, что не только она горюет. Собимысл и Мирослава заменили Благуше умерших родителей, так что теперь, считай, она потеряла второго отца, и с мужем, когда встретятся, да и встретятся ли. И Ягодка лишилась любимого деда и осталась неизвестно насколько без отца, и Дюжен потерял добрых мужей-друзей, а Ячменёк уважаемых наставников. Конечно, их боль иная, как бы им не было худо, и они понимали, что Мирославе тяжелее, но беда всё же общая. Горевали все, и все сочувствовали Мирославе.