Шата - стр. 26

Мужик не ожидал никаких вопросов, ни о каких старухах. Он выпучил глазки, поражаясь, как же его обольстительные чары не сработали, и ответил потерянным голосом:

– Какая старуха? Тут же никого не было!

Я чувствовала, как внутри вскипает ярость. Бетисса обманула меня и чем-то одурманила всех людей в таверне. Чем?

Я обшарила все вокруг ее стола, под ним, у камина, в камине, и даже под соседние столики заглянула, вызвав волну новых соблазнений. Не найдя ничего, я вышла на улицу и оглядела всю таверну со всех сторон. В конюшню заглянула и все ближайшие дома обошла. Ничего и никого. Будто все люди исчезли вместе с Бетиссой. Лишь заснеженные домики, в которых мелькали загорающиеся свечи. Вечер наступал, деревня готовилась к ночи.

Вернувшись в трактир и найдя толстую хозяйку, я схватила ее за пухлую руку и развернула к себе.

– Какую комнату она сняла? – закипая гневом, спросила я.

– Кто? – напугалась женщина.

– Старуха. С мешком. Которую ты показала…

– Миледи, – крысиные глазки тревожно забегали. – Я вам же никаких старух не показывала, вы шо? Вы верно спутали чего?

От ярости я едва не раздавила ее руку вместе с костями, но вовремя отпустила, прошипев:

– Ведьма!

– Кто? Я?

– Да, не ты! – я сделала глубокий вдох и спросила. – Моя комната? Она готова?

– Канешно, миледи! Вон туда по лесенке и на самый верх. Там одна комната. Лучшая самая!

– Не забудь все приготовить, что сказала, завтра к полудню. – напоследок сказала я и направилась к лестнице.

–  Будет все, как сказали, миледи! Все будет! Все достану! – прилетело мне в спину, когда я, кипящая от злости, уже поднималась по скрипучим ступеням.

Сон был крепкий, но наполнен жуткими кошмарами.

Люди… разные люди, мелькали в тумане, то выходя вперед и что-то говоря мне, то растворяясь в белой мгле.

Я их не слышала и не могла остановить. Когда я пыталась схватить одного, второго, моя рука проходила сквозь их плоть, как сквозь пар.

Я не помнила их имен. Не помнила, кто они мне, но во сне будто знала каждого.

Потом туман рассеялся, и я оказалась в ветхом доме. В ушах стоял визг женщины… матери. Она держала свою окровавленную дочь на руках и истошно вопила, моля, чтобы к ребенку вернулась жизнь.

Моргнув, я уже шла по дремучем лесу. В моей руке что-то было. Опустила взгляд и увидела на ладони плетеную веревку. На ее другом конце привязан человек: мужчина, с разбитым лицом и, кажется, переломанными ребрами. Он не поднимал головы и послушно брел туда, куда тянула его линь из толстой пеньки.

Не успела я выпустить веревку, как уже сидела на выступе высокой башни. Подо мной простирался целый город. Люди спешили по своим делам или медленно ковыляли от безысходности. Дети бегали, играли в войнушку. Повозки с торговцами проезжали по улочкам. Они выкрикивали что-то, завлекая покупателей. А я сидела на башне, прямо над большим окном, и внимательно слушала то, что из него доносилось. Запоминала. Мне было необходимо знать то, что знали они. Или не мне? Но кому-то это нужно знать.

Снова моргнула и снова иду. В этот раз не по лесу. По страшным руинам, которые еще вчера были деревней. Теперь это лишь груды пепла и непродыхаемой пыли. Изредка видела не до конца сгоревшие брусья. Где-то сохранились каменные печи. И везде, абсолютно в каждой груде золы можно различить останки обгоревших трупов: мужчин, женщин и детей.