Шалопаи - стр. 42
С того момента как фарцовщиков доставили в райотдел, это была уже третья – и последняя – звездочка, которой лишил его патлатый бузотёр.
– Ай-я-яй! – посетовал Яблочков. – А я-то на повышение рассчитывал. Стало быть, не ходить мне в капитанах?
– Еще чего? Губы раскатал, жандармюга! Улицы у меня мести пойдешь, – радостно подтвердил патлатый, не заметив, что в запале перегнул палку, – услышав насчет жандармов, двое патрульных сержантов недобро переглянулись.
– Что ж, горько мне, бедолаге, – поплакался Яблочков и – уже другим голосом – потребовал: – Твоё фамилие!
– Твоё! Церковно-приходскую школу, поди, заканчивал? Да и там, небось, из двоек не вылезал? – патлатый, не стесняясь, схаркнул. – Набрали вас тут, деревню. Сразу видно: бытие определяет сознание. Фамилия у меня знаменитая. На ней, почитай, вся ваша область держится.
Он улегся на пол, закинул руки за голову и безмятежно уставился в потолок.
И напрасно. Потому что один из сержантов с предвкушающей ухмылкой шагнул от стены. Потянулся, перехватив дубинку, другой.
– Что именно из заграничных шмоток выцыганили у иностранцев? – неприязненно поинтересовался дежурный.
– Кто? Кого?! Кому? Ты видел? Зенки протри! – заблажил патлатый.
– Еще раз схамишь – поучим, – предупредил Яблочков. – Повторяю вопрос: «Сколько валюты выменяли у шведов?»
– Ну ты все-таки пень! – патлатый уселся на пол. – Уж на что у нас в универе профессура дуб на дубе, но ты их всех вместе взятых потянешь… Ой, суки!
Он согнулся от увесистой сержантской оплеухи.
– Бьют, паскуды, – с каким-то мазохистским удовлетворением сообщил он притихшим приятелям. – Всех в свидетели – Робика бьют! А батяня не верил. Я ему говорил, что в ментовке бьют! А он, наивная душа, не верил. Но теперь чек-аут! Искореним коррупцию! Батяню сюда! И – палача.
Он опрокинулся на спину и, пьяно гогоча, принялся крутить ногами велосипед. Замелькали белые, на толстом микропоре шузы.
– Не припадочный, часом? – засомневался Яблочков.
– Да не. Баулин он, – подсказал Забокрицкий. Поймав заметавшийся взгляд старлея, сочувственно оттопырил нижнюю губу.
На какое-то время жизнь в дежурной части затихла. Услышав фамилию первого секретаря обкома партии, крутившиеся тут же члены опергруппы принялись поглядывать на дежурного.
– Еще один однофамилец-самозванец, – неуверенно произнёс Яблочков.
– А вот и нет, – патлатый всё так же лучезарно улыбался чему-то своему. – Как раз наоборот. Как раз вовсе и сын. Родная кровя. Которую вы пустили.
Он утер разбитую губу, продемонстрировал окровавленный палец и отчего-то вновь загоготал.
– Бумаги ихние, – Яблочков, багровея, протянул руку за спину. Там, за пластмассовым стеклом, старшина-помощник шуровал меж непрерывно звонящими телефонами.
Не отрываясь от очередного разговора, старшина протянул через круглое отверстие пачку отобранных при задержании документов.
Несколько нервно Яблочков перебрал их. Поднял диплом – последний в стопке; прикрыв глаз, заглянул – будто карту в очко потянул.
– Так, сядьте как положено, гражданин Баулин Роберт… э…
– Серафимович! – охотно подсказали со скамьи.
– Сам вижу! – Яблочков помрачнел. – Значит, получаешься, – высшее образование. И в чём твоя образованность? Шмотки у заграничных иностранцев выклянчивать?
Смешливый Алька прыснул.