Шальная магия. Здесь - стр. 20
— И всем-то мадам Ромашканд хороша, — промолвила она, активно пережевывая горячую еду. – И умница, и в положение наше вошла – взяла Алечку к себе. — Альбина двинула бровью и закусила губу, уперев взгляд в свою тарелку. — Спасибо вам, драгоценная наша, — и благодарно кивнула хозяйке пансиона. – И вам, господа!
Это уже матери Риммы и усатому господину.
Альбина только что за голову не взялась. Сколько уже с матушкой беседовала, объясняла, уговаривала – не открывай душу перед чужими, не показывай свои больные места! И та кивала каждый раз, соглашалась, глаза её делались испуганными, по-детски обиженными, говорила виновато: «Ну конечно, доченька, ну что ж я, не понимаю, что ли? Не буду, не буду!» И все равно каждый раз, когда было ей, как сегодня, трудно, рассказывала об этом всем, кому только могла.
Альбина подавила и злость, и раздражение — глупо обижаться на того, кто не в силах себя изменить. Знала же за матерью такую слабость, нужно было предвидеть и что-то сделать заранее.
А поклоны, которыми Фёкла Фроловна одарила мать Риммы, хоть и были вежливые и искренние, всё же не расположили гордую даму: она всё так же недовольно поджимала губы и отводила глаза. Зато господин, который помнил мадам Ромашканд юной девицей, улыбался в усы, расправлял плечи, кланялся в ответ, пускай и не вставая с места.
Новая ложка горячего варева отправилась в рот, и матушка замолкла на пару мгновений, справляясь с обжигающей тягучей массой, а на её лице по очереди отражались все чувства: горячо, вкусно, печаль печальная с учителями, ох, язык печёт!
Хозяйка пансиона, что, как и прежде, стояла в уголочке и, как подозревала Альбина, ела пищу, отличную от того, что подавалось гостям, в ответ важно кивнула, принимая благодарность, не отвлекаясь, однако, от своей роли гостеприимной хозяйки.
— Да только пятой она идёт, сверх того, что госпожа Ромашканд берёт обычно. И вот от всего, кроме манер, она отказывается, — проглотив наконец горячее и отдышавшись, Фёкла Фроловна возобновила беседу.
И тяжело вздохнула над следующей ложкой, будто расстраивалась о том, что нужно продолжать трапезу.
Альбине хотелось уволочь матушку в комнату, да и рассказать, что мать Риммы вовсе ей ничего не советовала, а роль господина-всезнайки была столь мизерной, что и благодарить-то не за что. К тому же Римме она, Альбина, на балу станет конкуренткой, и советовать для неё кого хорошего её мать не станет, а чем выслушивать с благодарностью дурную рекомендацию, то лучше вообще не заговаривать об этом. Да только Альбина сидела за столом и молчала – девицам её возраста надлежало помалкивать, пока беседовали взрослые. А матушка, едва у неё освободился рот, снова взялась за своё:
— Вот и остаёмся мы без портнихи и учителя танцев. Да ещё и того нет, кто верховой езде обучал бы.
Альбина жевала медленно, не поднимая глаз. Ей казалось, что щеки от стыда полыхают пожаром, и каждый взгляд соседей по столу сверх того припекает, словно раскалённый уголёк. Что, если эти люди разнесут разговор, извратят его, переиначат? Вдруг выставят её, Альбину, в дурном свете? Посмеются над ней? Как ей достойного жениха тогда найти, как судьбу свою и матушкину устроить?
Ах, как жаль, что не получилось поговорить с Фёклой Фроловной до ужина. Может, и удалось бы объяснить, что их проблемы и не проблемы вовсе. Ведь есть газеты с объявлениями или, в конце концов, можно перекинуться парой слов с хозяйкой пансиона не при всех, а где-нибудь в коридоре или на кухне. Не первые же они здесь остановились перед балом? И если знала она о мадам Ромашканд, наверное, знала и других – учителей танцев и верховой езды? Да и о портнихах рассказать – разве это большой труд?