Сейчас самое время - стр. 13

– Я передумала. Список – полная фигня.

– Да что ты, это так весело! Не стоит от него отказываться. Наконец-то в твоей жизни что-то происходит.

Повесив трубку, я мысленно считаю до пятидесяти семи. Потом набираю 999.

Женский голос отвечает:

– Служба спасения. Что у вас случилось?

Я молчу.

Женщина спрашивает:

– Произошел несчастный случай?

Я отвечаю:

– Нет.

– Не могли бы вы подтвердить, что всё в порядке? – просит она. – Будьте добры, назовите ваш адрес.

Я называю мамин адрес. Подтверждаю, что всё в порядке. Интересно, придёт ли маме счёт. Хорошо бы пришёл.

Я звоню в справочную, узнаю телефон «Самаритян»^>3 и не спеша набираю номер.

– Алло, – отвечает мягкий женский голос с акцентом, пожалуй с ирландским. – Алло, – повторяет женщина.

Мне неловко тратить её время, и я говорю:

– Жизнь – дерьмо.

Она негромко произносит «Угу», и это напоминает мне о папе. Полтора месяца назад он ответил так же, когда врач в больнице спросил, понимаем ли мы, о чём речь. Помню, я тогда подумала, что папа, наверно, ничего не понял, потому что всё время плакал и не слушал.

– Я вас слушаю, – произносит женщина.

Мне хочется обо всем ей рассказать. Я прижимаю трубку к уху: чтобы говорить о важном, нужно стать ближе.

Но я не могу подобрать слов.

– Вы меня слышите? – спрашивает она.

– Нет, – отвечаю я и вешаю трубку.

Папа берёт меня за руку.

– Отдай боль мне, – говорит он.

Я лежу на краю больничной койки головой на подушке, подтянув колени к груди. Позвоночник вдоль края кровати.

В палате два врача и медсестра, но мне их не видно, потому что я лежу к ним спиной. Одна из врачей на самом деле ещё студентка, и она почти всё время молчит. Наверно, наблюдает, как второй отыскивает на моём позвоночнике место, куда будет колоть, и отмечает его ручкой. Он протирает мою кожу антисептическим раствором. Очень холодным. Начинает с места, куда войдёт игла, и вокруг него, потом обкладывает мне спину салфетками и надевает стерильные перчатки.

– Мне понадобятся игла двадцать пятого диаметра, – сообщает он студентке, – и пятикубовый шприц.

На стене за папиным плечом висит картина. Картины в больнице меняют часто; эту я раньше не видела. Я пристально всматриваюсь в неё. За последние четыре года я научилась отвлекаться от происходящего.

На картине изображено поле где-то в Англии; день клонится к вечеру, и солнце стоит низко. Мужчина налегает на тяжёлый плуг. Порхают птицы.

Папа поворачивается на стуле, замечает, куда я гляжу, отпускает мою руку и встаёт, чтобы рассмотреть картину.

Внизу по полю бежит женщина. Одной рукой она придерживает юбку, чтобы ноги не путались в подоле.

– «Великая лондонская чума пришла в Эйам», – вслух читает папа. – Веселенькая картинка для больницы!

Доктор хмыкает.

– А вы знаете, – спрашивает он, – что до сих пор ежегодно регистрируется три тысячи случаев бубонной чумы?

– Я этого не знал, – отвечает папа.

– Слава богу, что есть антибиотики.

Папа садится и снова сжимает мою ладонь:

– Слава богу.

Бегущая женщина вспугнула кур, и я только сейчас замечаю, что она с ужасом смотрит на мужчину.

В 1666 году случились чума, Большой лондонский пожар и война с Голландией. Я помню это со школы. Миллионы трупов свозили на телегах к ямам с известью, сваливали в общие безымянные могилы. Спустя триста сорок лет от тех, кто пережил чуму, не осталось и следа. Из того, что изображено на картине, есть только солнце. И земля. И от этой мысли мне тоскливо.