Северо-Запад - стр. 3
– Хорошее место.
Ли слишком быстро поворачивается, делает руками неуместные движения.
– Не наше… мы снимаем… наше только это… наверху две квартиры. Общий сад. Это муниципалитет, так что…
Ли разливает чай, а Шар оглядывается. Нижняя губа выпячена, голова едва заметно кивает. Она напоминает агента по торговле недвижимостью. Теперь она подходит к Ли. На что тут смотреть? Мятая фланелевая рубашка в клетку, шорты – бывшие джинсы с неровно отрезанными штанинами, ноги в веснушках, босые – нелепая фигура, может, бездельница, которая может себе это позволить. Ли складывает руки на животе.
– Мило для муниципального дома. Много спален, и всякое такое?
Губа по-прежнему оттопырена. От этого она глотает звуки. С лицом Шар что-то не так, замечает Ли, ее смущает то, что она это заметила, и она отворачивается.
– Две. Вторая – просто коробка. Мы типа используем ее, как…
Шар тем временем начинает копать совсем в другую сторону; она медленнее Ли, но она теперь здесь, они здесь вместе. Она тычет пальцем в лицо Ли.
– Постойте… вы ходили в Брейтонскую?
Она, возбужденная, опускается на стул. Вероятно, что-то не так.
– Клянусь, когда вы говорили по телефону, я думала: я вас знаю, вы ходили в Брейтонскую!
Ли усаживается на стол и называет ей даты. Шар переполнена хронологией. Она хочет знать, помнит ли Ли, когда было затоплено научное крыло, помнит ли, как Джейк Фаулер сунул голову в тиски. По отношению к этим координатам, словно это даты высадки на Луну и смерти президентов, они определяют собственное время.
– На два года раньше вас, верно? Как, вы говорите, вас зовут?
Ли борется с крышкой коробки от печенья.
– Ли. Ханвэлл.
– Ли. Вы ходили в Брейтонскую. Встречаетесь еще с кем-нибудь?
Ли называет имена с их краткими биографиями. Шар ритмично постукивает пальцами по скатерти.
– Вы долго были замужем?
Настроение в глазах Шар изменилось, их заволокли тучи страдания.
– Слишком долго.
– Хотите, чтобы я кому-нибудь позвонила? Вашему мужу?
– Не… не… он там. Не видела его два года. Он злой. Буйный. Проблемный. Много проблем. В голове и вообще. Руку мне сломал, ключицу, колено, лицо мое гребаное разбил. По правде говоря…
Дальнейшее говорится слегка в сторону, со смешком, похожим на «ик», и неразборчиво.
– Насиловал меня, и все такое… это было безумие. А, ладно.
Шар отодвигает стул и идет к задней двери. Смотрит на сад, на засушенный желтый газон.
– Я так виновата.
– Это не ваша вина! Забудьте вы об этом.
Ощущение абсурда. Ли засовывает руки в карманы. Крышка чайника начинает подпрыгивать.
– Откровенно говоря, я бы солгала, если бы сказала, что это легко. Это было трудно. Но. Все позади, понимаете? Я жива. Трое детей! Младшей семь. Так что какая-то польза от этого была, вы меня понимаете?
Ли кивает на чайник.
– Дети есть?
– Нет. Только собака, Олив. А она сейчас у моей подружки Нат. Натали Блейк. Вообще-то, в школе она была Кейша. А теперь Натали Де Анджелис. Моих лет. У нее была здоровенная прическа афро…
Ли изображает атомный гриб у себя за головой. Шар хмурится.
– Да. Самодовольная. Кокосовый орех[2]. Много о себе думала.
На лице Шар появляется презрительное выражение. Ли говорит в него:
– У нее дети. Живет вон там, шикарное местечко, в парке. Теперь адвокат. Барристер. Какая между ними разница? Может, и никакой. У них двое детей. Дети любят Олив. Так собаку зовут – Олив.