Сестры - стр. 66

Миша стоял в углу зареванный, всхлипывая всей грудью. Его били первый раз в жизни, глаза полны слез и страха.

– И все-таки считаю, что ты не прав, Сергей. Человек должен уметь защищать себя, особенно мужчина! Вовка первый ударил…

– Первый, второй, – раздраженно перебил Сергей, – в драке не всегда разберешься, кто первый, кто второй. Я запрещаю драться вообще! Понял? – сердито кричал он Мише.

– А если он первый ударит? – спросил Миша.

– Вот видишь? Уже усвоил твою теорию! – бросил Сергей, с упреком посмотрев на Валю. – Во-первых, не вынуждай, чтобы тебя били: уступать надо, мирно играть. Во-вторых, ударил, значит, заслужил – отойди! Сам драться не смей! Запомни это! Понял? – Миша утвердительно кивнул головой.

Вале жаль Мишутку. Ей хотелось взять его на руки, приласкать, успокоить. Но понимала: делать этого нельзя! «Родители всегда правы», – говорила ей мать. И спорила с мужем при Мише напрасно, в следующий раз надо разговаривать, прав или не прав Сергей, без сына, – расстроенная и недовольная собой думала Валя. А на глаза от нежности и жалости к сыну навернулись слезы. Отвернулась, чтоб никто не видел.

На другой день, вечером, по дороге в институт, в трамвае Валя встретилась с Елизаветой Семеновной. Считая, что Сергей не прав, рассказала ей о своем конфликте с мужем.

– Все-таки думаю, если тебя ударят, надо давать сдачи. Надо уметь постоять за себя, а не подставлять другую щеку! Толстовщина какая-то! – Всё еще переживая, возмущалась Валя.

– Вы в какой школе преподаете? – вмешался в разговор стоящий рядом мужчина.

– Я не учитель, я врач, – ответила Валя.

– А то я испугался, как бы мой сын не попал к вам на воспитание!

Елизавета Семеновна рассмеялась.

«Второй говорит так, как Сергей. Может быть, действительно я не права?» – уже сомневалась Валя.

Пыля усталыми ногами в кирзачах, перед контрольно-пропускным пунктом остановилась колонна девчат. Молодой лейтенант, сопровождавший их из Томска, бросил на ходу «вольно» и вошел в здание.

Солдаты, ожидавшие отправки на фронт, стоявшие кучками, сидевшие на бревнах, вросших в землю, невесть когда и зачем положенных здесь, как по команде повернули головы, рассматривая девчат, повеселели, расшевелились. Помоложе – стали подходить к колонне.

– Вы откедова, красавицы? – бочком подкатывался круглолицый, щекастый, глаза щелочками, боец.

– Пропал немец! Подмога пришла! – кричал длинный худой парень с торчащими, просвечивающими на солнце ушами, хватаясь руками за стриженную голову. Забыв, что отшагали трое суток по убитой пыльной дороге, девчата побойчее огрызались, блестя глазами.

Мария стояла усталая, безучастная. «Вот так же прибыл на фронт когда-то отец. Где он? Жив или нет?» Затосковало сердце. Позади шестимесячные курсы санинструкторов. Шесть часов в сутки медицинской теории и шесть часов боевой подготовки. Учили ползать по-пластунски, окапываться, бросать гранаты, стрелять. Всё еще болела ободранная нежная кожа коленей и локтей. Перед глазами встала бомбежка эшелона. Грохот взрывов, вздрагивающая, гудящая, фонтанирующая земля, противный запах тротила. Она сидела на корточках в канаве около насыпи, обхватив руками голову.

– Ложись, дура! – налетел откуда-то на нее лейтенант, придавил ее голову к земле. – Ложись! – кричал он снова где-то уже впереди, догоняя обезумевшую девчонку, сбив с ног, валился вместе с нею на жесткую, колючую, сухую траву. Самолеты, казалось, кружили над ее головой, стрекоча пулеметами. Около ее глаз взлетали полосками фонтанчики земли. Она сжалась, прильнула к твердой земле, не дышала. Сделав несколько заходов, самолеты скрылись. Стало на какой-то миг тихо, так тихо, что слышно было, как потрескивали горящие вагоны и кто-то стонал. А потом поднялся гвалт. Кого-то перевязывали трясущимися руками. Троих девчат убило. Одна из них была маленькая веселенькая татарочка Флора Валиулина. Мария на курсах сидела с ней за одним столом. На затылке – пятно свежей крови в антрацитовых, коротко стриженых волосах. Открытые, невидящие глубокие колодцы глаз и губы, сложенные по-детски так, как будто она хотела заплакать.