Серж и поручик - стр. 11
В те дни я впервые увидел своих заклятых врагов, большевиков, с такого близкого расстояния. «Впервые», потому что они совсем не походили на известных мне коммунистов. По сравнению с моими современниками, это тоже были люди иного качества, так же, как и белые.
Про «серую скотинку» не говорю, она во все эпохи одинаковая. Пришли комиссары, забрили лоб, одели в шинель и бросили на фронт. Эти люди проявляли поразительную покорность, они не просто ни чего не понимали в происходящем, они и не пытались понимать, и даже более тог – они не понимали, что они чего-то не понимают. Пришли строгие дядьки, сказали, что надо идти на фронт, бить белых, они и пошли, чего тут непонятного? «Знать судьба моя такая». Строгим дядькам ведь не возразишь, они вон какие.
Если бы у строгих дядек были на плечах погоны и они сказали бы, что надо бить красных, пошли бы точно так же, с той же покорностью судьбе и даже не пытаясь думать о том, чем, собственно, белый цвет лучше красного. Им можно было что угодно говорить хоть про мировую революцию и счастье всех трудящихся, хоть про необходимость спасти Россию от большевистской заразы, никакие лозунги ни как не доходили до их сознания и не трогали их сердца. Они спокойно слушали зажигательные речи хоть красных комиссаров, хоть белых генералов, и в их телячьих глазах ни чего не менялось.
Когда я видел толпы пленных красноармейцев, почти сплошь состоящие из этих «телят», мне не было их жалко, хотя вид они имели довольно жалкий. Я хорошо знал подобных людей по своей эпохе, и они всегда меня сильно злили. По молодости мне хотелось им закричать: «Нельзя же быть такими тупыми и равнодушными!» Повзрослев, я сам себе отвечал: «Почему же нельзя, если они не могут быть другими, если это такая человеческая порода». Постепенно я привык к тому, что рядом с нами живет другая человеческая порода, для которой все наши радости и огорчения – пустой звук. Они не хуже и не лучше нас, как зайцы не хуже и не лучше бобров, просто другие и всё.
Я смотрел в глаза этих красноармейских телят и читал в них только одно: «Дяденька, я больше так не буду». А спроси у такого: «Как именно ты не будешь? Что ты делал не так?» и не увидишь ни чего, кроме молчаливой растерянности, за которой читается: «Не мучайте меня такими вопросами». С ними надо по-другому разговаривать. Надо прямо в лоб, да построже спросить: «Будешь вместе с нами красных бить?» И вы тут же получите радостное согласие, потому что теленок поймёт, что убивать его не собираются. И вот вам, пожалуйста, готов белогвардеец.
Когда-то Корнилов приказал расстреливать всех пленных красногвардейцев. Пришедший ему на смену Деникин строго запретил расстреливать пленных, их в основном путем нехитрых манипуляций превращали в белых. И вот тут возникло неразрешимое противоречие. Эту войну не могли выиграть одни только герои, победа неизбежно должна была достаться тем, кто оседлает серую скотинку, так что белое командование было вынуждено ставить под ружьё бесцветную биомассу, просто не было другого выхода. Но, с другой стороны, вбирая в себя толпы бессмысленных людей, белые становились всё более серыми. Чем больше нас становилось, тем слабже мы были, постепенно теряя нравственный авторитет и даже самоуважение. Боюсь, это было неизбежно.