Серый лютый. Киноповесть - стр. 23

Волков ест с явным удовольствием.

– Объедение. Да, вожди мирового пролетарьята знали толк в еде.

– Ещё бы.

– И, всё-таки, Вы довели это блюдо до совершенства. В нём какой-то необыкновенный вкус и аромат.

– Чего нельзя сказать об этом блюде. – Грушенька берет в руки листочки с интервью и укладывает их на поднос с ножами, тарелками, вилками.

– Что будете пить, чай, кофе?

– Кофе.

Грушенька уходит на кухню. Волков допивает вино. Грушенька вносит поднос с чашкой кофе. Ставит перед Волковым. Сергей пробует.

– О-о-о! А это кофе по-каковски?

– По-Столыпински.

– Я так и понял. А почему одна чашка?

– Вы пейте. А я Вас буду развлекать.

Грушенька легким движением руки раздвигает деревянную ширму, и открывается загадочное, фантастическое, звездное пространство. Другой мир. Видно, что здесь поработали очень талантливые художники-дизайнеры. Грушенька перешагивает порог и растворяется в этом мире. И вдруг, «как поцелуй в сердце», грянули струны. Всё пространство заполняют древние, как зов дикой необузданной природы, звуки, сопровождаемые вспышками света, как сполохами молний. Волков вспомнил, что нечто подобное он видел очень давно под августовским звездопадом в одном из селений Мавритании. Только там в такт звездопаду двигалась молодая, бронзоволикая, гибкая, страстная пантера, а здесь – её светлоликое отражение. Грушенька словно растворяется, в этих гортанных звуках древней свободной дикой природы. Барабаны звучат громче и настойчивей, ритм их становится стремительней, и, словно повинуясь этому стремительному ритму, ускоряется движение и жесты танцовщицы. Ей становится тесно в облегающих одеждах, и она освобождается от них. Вихрем уносятся детали туалета. Грушенька выскальзывает из юбки, как стремительно оживший птенец из яичной скорлупы. Сергей чувствует, как становится трудно дышать, и рвет ворот рубашки. И тут волшебная дьявольская ручка хватает его за руку, вытаскивает из уютного кресла и втягивает в этот водоворот, в этот смерч звуковой и световой вакханалии. Он освобождается из тесных пут одежды, и его свободное тело начинает жить своей собственной свободной жизнью. Вся долго сдерживаемая дикая необузданная, древняя страсть выплескивается наружу. И они уже одно целое, сливаются в едином древнем разнузданном ритме, отдавая друг другу всю нерастраченную энергию любви и страсти. Звездное небо, вся вселенная опрокинулась на них, и их ликующие вопли сливаются с бешеным ритмом света и звука. Они пришли из космоса и растворились в нём без остатка. Удивительный миг растворения в окружающем таинственном, беспредельном мире. И лишь её глаза, как загадочные звёзды, уста – как терпкий вкус граната, и тело – божественное тело Афродиты, вышедшей из пены морской. И нет слов. Одна божественная радость бытия. Весь прекрасный и яростный мир опрокинулся на них и соединил в одно целое в беспредельной нежности и страсти. Всё исчезло. Всё растворилось в освободившейся энергии яростной вселенской страсти. И поплыли они на легких волнах чего-то еще неведомого в ту таинственную область бытия, название которой ещё так никто и не придумал…

Сергею снится детство, море, на котором он в той жизни так и не успел побывать, ласковые руки, и улыбки отца и матери, которыми он в той жизни так и не успел насладиться. Он сладко плачет во сне, и чьи-то нежные руки вытирают ему слезы, слезы радости и печали. Он раскрывает глаза. В окно пробиваются первые лучи солнца. Над ним склонилась Грушенька.