Серебряное. Прятки в темноте - стр. 7
– Хорошо, Лиза, я понял, – директор выглядел как человек, получивший неожиданный подарок, – теперь мне всё понятно, спасибо тебе за разъяснения. Не будем тогда беспокоить Дениса Андреевича.
– Кстати, Иван Дмитриевич, – я решила воспользоваться случаем и хорошим настроением Оленева, – я хотела бы заказать на день рождения торт. Мне сказали, это можно сделать… Что для этого нужно? Заявление?
– Нет, заявления не нужно, – улыбнулся директор, – просто скажи Вере Борисовне, что я разрешил. Она обсудит с тобой все нюансы и по самому торту, и по доставке, и по оплате. Лучше это сделать дня за два до нужной даты, чтобы наверняка успели доставить. Сама понимаешь – осень, дороги с каждым днём всё хуже. Скоро наступит время, когда мы будем практически полностью изолированы от внешнего мира. Обычно такой период длится недели три, пока не ударят первые морозы и не подсушат землю.
– Большое спасибо, – я поднялась из кресла, мечтая только об одном: выйти из кабинета, находиться в котором мне с каждой минутой было всё тяжелее. Мне казалось, что воздух в нём пропитан едва заметным, но от этого не менее отвратительным запахом гнили и разложения. – Именно так я поступлю, Иван Дмитриевич. Я могу идти?
– Конечно, – Оленев улыбнулся, и напомнил мне сытого хищника, который убедился, что добыча никуда не денется, и как только он проголодается, она будет к его услугам. – Иди, Лиза, до конца урока ещё целых пятнадцать минут.
Уходя, я зачем-то оглянулась и увидела торжествующую и какую-то злобно-предвкушающую улыбку Оленева. Причём он и не подумал её спрятать, наоборот, оскал стал ещё шире, словно говоря: да, я всё знаю и во всём этом замешан, но ты никуда не денешься, Лиза Морозова. Правда, когда я моргнула, то оказалось, что директор уже внимательно смотрит на экран ноутбука, попутно делая какие-то записи. Может быть, эта полная злой радости улыбка мне просто почудилась? Потому что я подсознательно жду от Ивана Дмитриевича чего-то подобного?
– Что-то не так?
Директор на секунду оторвался от созерцания экрана и посмотрел на меня, причём в его голубых глазах был только вежливый интерес и лёгкое недоумение. И лишь на самом дне, глубоко-глубоко, я с удивившей меня саму ясностью увидела искорки того самого злого веселья. Значит, не привиделось… Господи, страшно-то как…
– Нет-нет, всё в порядке, просто вдруг сильно голова заболела, – заверила я его и выскочила в коридор, аккуратно прикрыв за собой тяжёлую дверь. Негромкий хрипловатый смешок, раздавшийся сзади, словно обжёг мне спину, но оборачиваться я не стала. Просто потому что было до одури, до ледяных ладоней и комка в горле страшно. Так у меня хотя бы оставалась иллюзия того, что всё это – лишь плод моего разгулявшегося воображения.
Перед тем, как вернуться в класс, я зашла в туалет и умылась ледяной водой, надеясь, что она смоет страх, липкой паутиной облепивший меня всю, с ног до головы. Если бы могла – залезла бы в душ, но кто бы мне разрешил вернуться в жилое крыло во время уроков!
Нужно будет рассказать ребятам, но получится уже только после занятий, так как большая перемена уже прошла, а во время обычной у нас просто нет возможности поговорить наедине.
В класс я не вернулась, так как осталось всего пять минут до конца урока, но решила заглянуть в медкабинет, тем более что я жаловалась директору на головную боль. Если вдруг Юлия Борисовна спросит, то он подтвердит… наверное.