Серебро для Отшельника - стр. 38

— Остановись, Эли, сейчас в тебе говорит обида.

Я тоже выбираюсь на берег.

— Или же впервые в жизни во мне заговорил разум, Эр.

Она с силой сжимает кулаки, абсолютно не замечая, что до сих пор держит в них несчастное ожерелье. Видимо, украшение врезается ей в кожу. Эли смотрит на него и как-то разом опадает, выдыхается.

— Успокойся, прошу тебя, - говорю примирительно. – А вечером мы спокойно поговорим.

Она усмехается каким-то своим мыслям, переводит взгляд на ожерелье.

— Племенная кобыла готова исполнить вашу волю, господин.

Ожерелье падает к ее ногам, Эли разворачивается и идет прочь. Потом переходит на бег.

Я очень хочу ее догнать, очень хочу обнять и сказать, что все можно переиграть. Но она поняла все верно. Именно для этого я ее и растил, именно для этого и собрал многочисленный бал.

15. Глава пятнадцатая. Элиана

Глава пятнадцатая. Элиана

Я трушу. Отчаянно трушу показаться кому-нибудь на глаза. Не хочу никого видеть, не хочу ни с кем говорить. Меня всю трясет от той жуткой несправедливости, что обрушил на меня Эр. Конечно же, было слишком глупой глупостью думать, что мое нервное признание что-то изменит, вообще было глупостью думать, что он относится ко мне теплее, чем к любому из своего окружения.

Голова разрывается от слов, что так и не высказала ему, от крика, что звучит в собственных ушах, но так и не сорвался с моих губ. Эмоции настолько сильные и так сильно меня душат, что бегу, куда глядят глаза, лишь бы подальше от людей. Забиться в какой-то угол и пересидеть, переждать собственное безумие.

Мне очень больно. Больно настолько, что в груди жжет и сжимает, точно грудная клетка вдруг стала очень тесной для моего несчастного мечущегося сердца. Дышу тяжело, с присвистом. Вот будет здорово, если ребра и в самом деле сойдутся настолько, что перекроют мне возможность дышать. Грохнусь где-то на полпути к спасительному убежищу, да так и останусь валяться, точно выброшенная на берег рыба. Найдут меня позже, уже остывшую, с остекленевшими глазами. И пусть тогда великий Император прикинет, не ошибся ли он в собственном выборе. Не поспешил ли, решив отдать меня чужому человеку?

Шарахаюсь, когда в пределах видимости появляется кто-то на двух ногах. Часть гостей уже покинула замок, но многие еще здесь. Вот занятно будет, если увидят меня такой – размазней с перекошенной, залитой слезами физиономией.

Щерюсь, понимая, что даже сейчас не хочу подставлять Эра, давая его окружению почву для сплетен.

Нет, в сам замок я пока не вернусь, укроюсь в саду. Зелени там сейчас еще не очень много, но я все равно знаю его вдоль и поперек, все беседки и закутки.

Точно вор, выбираю самые заросшие тропинки. Садовникам еще только предстоит привести сад в надлежащий вид, хотя к моему празднику они уже постарались сделать так, чтобы он не отворачивал от себя гостей. И все же особенности северного климата диктуют собственные правила, что и когда делать на улице.

Кажется, мне удается проскользнуть незамеченной. Прячусь в доме для садового инструмента. Когда-то, в самом детстве, я любила проводить время в саду, тогда еще совсем небольшом и неоформленном, а иногда и пряталась в нем от строгих учителей, что отправляли на мои поиски прислугу. Меня находили, но никогда не сдавали – отчего-то жалели и делали вид, что и в домике с инструментом тоже никого нет. А потом даже подкармливали молоком и свежей выпечкой. Такие прятки длились совсем недолго, пару сезонов, потом я поняла, что знания – это не наказание и не обуза, это благо, за которое некоторые готовы бороться, а мне дается свободно. И я начала учиться. Но память об этом домике так и осталась.