Сердце, живущее в согласии - стр. 10
– Откуда ты так много знаешь? – удивилась я.
– Разве я тебе не говорила, что мой отец тоже слышал голоса?
– Ни разу.
– Я сама не знала. Мама рассказала через несколько лет после его гибели. Тогда я стала читать об этом. Изучила все, что сумела найти.
– Значит, твой отец был… шизофреником?
– Нет. Думаю, его странность была безобидной.
– И как он с этим справлялся?
– Никак.
– Никак?
– Я подозреваю, папа воспринимал голос как некоего доброжелателя, время от времени подающего советы… К сожалению, он не всегда им следовал, – немного помолчав, добавила Эми.
– Например?
– Мама рассказывала, что в день катастрофы голос настоятельно советовал отцу вернуться. Просил отложить полет и ни в коем случае не садиться в этот самолет. Отец даже позвонил маме из аэропорта и рассказал.
– Почему же он не послушался? – спросила я.
Что-то мешало мне до конца поверить словам подруги.
– Если бы я знала! – вздохнула Эми. – Наверное, не хотел, чтобы голос слишком уж управлял его жизнью. Кому понравится, когда указывают, в каком самолете лететь, а в каком – нет?
– Почему ты до сих пор не говорила мне об этом?
– Я думала, что давно рассказала. Или… наверное, решила, что ты мне не поверишь, вот и промолчала.
Я сомневалась, верю ли сейчас. Мне снова вспомнился бирманский брат. Однажды он сказал: «Не все истины поддаются объяснению, и не всё, что поддается объяснению, является истиной». Вернувшись из Бирмы, часто ли я вспоминала эти слова? Самое странное: в Кало я вроде понимала суть изречения. В том мире, наполненном суеверными людьми, слова У Ба имели смысл. Однако в Нью-Йорке меня начали одолевать сомнения. Почему же то, что поддается объяснению, не может быть истинным? Почему невозможно объяснить все истины? Потом я решила, что они могут иметь географическую принадлежность. Возможно, существуют свои, местные правды. Тогда понятно, почему в Кало что-то воспринимаешь как откровение, а в Нью-Йорке это становится бессмысленным.
– Ты мне не веришь, – сказала Эми.
– Почему же?.. В общем-то, да. Я верю тому, что рассказала твоя мама, но мне трудно представить, как некий голос убеждал твоего отца не садиться в самолет, который затем разбился.
– Что тут сложного?
– Ты же меня знаешь. У меня слишком рациональные мозги, чтобы верить в такие вещи.
– Твой отец слышал стук сердец других людей. Умел различать бабочек по шороху их крылышек. Как ты это объяснишь?
– Никак. Но это не значит, что я должна покупаться на разные… – Я подыскивала слова, которые бы не обидели Эми.
– …эзотерические глупости, – докончила за меня подруга.
– Вот именно, – подтвердила я и невольно засмеялась.
– Никто тебя об этом и не просит, – продолжала она. – Но теперь ты слышишь голос. И вся твоя рациональность не может этого объяснить. Так?
– Так, – промямлила я.
Мы опять замолчали, погрузившись в размышления.
– Может, куда-нибудь сходим? – встав, предложила Эми. – Посидим, выпьем.
– Я лучше у тебя посижу. Не хочу туда, где людно и шумно.
Эми понимающе кивнула:
– Сделать эспрессо?
– Я бы не отказалась от рюмочки вина.
– Это даже лучше.
Эми прошла в кухонный закуток, откупорила бутылку красного вина, прихватила шоколад и орехи. Наполнив рюмки, зажгла две свечи. Мы взяли подушки и умостились на полу. Мы любили такие посиделки. С Эми хорошо не только говорить, но и молчать. Когда мы вдвоем, тишина теряет власть надо мной.