Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи - стр. 29
– Бывает, что люди переезжают, – ровным голосом ответила мать.
– Они разговаривать с нами не хотят! – рассмеялся Кирилл. – Зачем ты квартиру ему разрешила продать? Ну и пусть бы убили его! Он нам даже про дом наврал, будто ездил его смотреть! Он не смотрел! Он даже не знал, где он находится! И врал мне, глядя в глаза! – вспомнил Кирилл. – А говорил: ой, дом в Черемушках, пригород, на землю новую квартиру купим, рассказывал сказки, как все классно, замечательно, здорово, а где, покажи? – Кирилл скрипнул зубами, сжимая вилку до боли в суставах. – Если бы тут не нужен был врач, кто бы нам помог? Слышала, что Матвей Васильевич сказал? Мы не первые! А представь, если бы нас привезли в полуразрушенный и заколоченный дом, мимо которых проезжали? Наверное, просто испугались, что ты подашь на них в суд. Все же, ты не какая-то работяга. А, может, этот блондинчик пригрозил, с него станется.
Кирилл отрешенно уставился в тарелку, с ужасом думая о том, что все могло быть много хуже.
– Тех, кто может подать в суд, обычно убивают, – согласно кивнула мать, словно опять прочитав его мысли. – Если честно, я даже не представляла себе, как это все могло быть, а когда мимо заколоченных домов проезжали, представила. И все же… Знаешь, Кирюш, – она ненадолго задумалась, – а я рада. Сама бы я на переезд в деревню никогда не решилась. И пусть он предал нас, но зла не держу. И ты не держи.
– Я не хочу больше о Сашке говорить, он мне не брат, – отрезал Кирилл. – Я вырасту, заработаю много денег, и киллера найму, чтобы его убили. Папа ему фирму для нас оставил, а он нас обворовал! Я его ненавижу! Ненавижу!
Кирилл вдруг почувствовал, что ему становится легче. Боль, которую он держал в себе, выходила наружу с его высказанной ненавистью.
– Ты как Сашка, он не помнит про нас, а ты все плохое пытаешься забыть. Я видел, как он таскал тебя за волосы, в лицо плевал, как ударил тебя в прихожей, головой об стену! И пусть убьют его! Или ты хочешь, чтобы он еще и тут нас изводил? Да пусть он сдохнет! Сдохнет, как тварь подзаборная! Сволочь он, ненавижу!
Кирилл вскочил, нервно подойдя к окну. Уперевшись рукой в косяк, уставился в непроницаемую темноту за окном. Его трясло, руки его дрожали, слезы бежали сами собой – и он ничего не мог с собой поделать. Его вдруг охватила глухая ярость.
Мать оставила еду, подошла сзади и погладила. Кирилл отмахнулся. Тогда она с силой схватила его руку и прижала к себе, не давая вырваться.
– Кирюша, сейчас же замолчи! – она говорила горячо и в самое ухо, погрозив пальцем перед лицом. – Люди иногда болеют. Может быть, у него травма, о которой мы не знаем? Может, загипнотизировали его? А кто ему поможет, кроме нас? Ну, все, все! Все! – мать держала его и гладила по голове. – Подумай, почему люди попадают в секты и ведут себя, как наш Сашка? Как будто булавку ему в голову воткнули… Мне бы раньше об этом догадаться, – укорила она сама себя.
Кирилл уже не плакал, но всхлипывал заложенным носом. Он насторожился при слове «булавка». Чувство тревоги кольнуло в самое сердце. Он вдруг обрывочно вспомнил свой сон, и незнакомые лица мелькнули перед глазами.
– Почему ты это сказала? – серьезным голосом спросил Кирилл.
– Что сказала? – не поняла мать вопроса.
– Ну, про булавку? – пояснил Кирилл.