Семьдесят два градуса ниже нуля - стр. 128

– Старшим механиком предлагаю Дугина.

– Так у него же был перелом, – напомнил Гаранин.

– Виделись вчера, козлом скачет. – Чувствуя, что Дугина придется отстаивать, Семенов заговорил с излишней бойкостью. – Про тебя спрашивал, велел кланяться.

– Ну, это ты выдумал, – усмехнулся Гаранин. – И не делай такое честное лицо, все равно не поверю: твой дружок, а не мой. Ты очень хочешь его взять?

– А почему бы нет? Восток знает, дизелист первоклассный, да и силой бог не обидел.

– Само совершенство, – подытожил Гаранин. – Идеал, хоть в книжку вставляй.

– А что ты против него имеешь?

– Уж очень тебя уважает. Ну просто влюбленными глазами смотрит!

– Ревнуешь?

– Этого еще не хватало! – возмутился Гаранин. – Тоже мне еще нашлась Дездемона… Ладно, Дугина я тебе уступаю. Но прошу записать в протокол: без восторгов.

– Тогда отпадает, не берем.

– Да шучу, шучу. Годится твой Женька. А кого вторым механиком?

– На Молодежную идет Пичугин, – глядя в список, выжидательно произнес Семенов.

– Пусть там и остается, – решительно возразил Гаранин. – Ты меня удивляешь. Снова брать его на Восток, да еще в первую пятерку?

– Проверка памяти. – Семенов улыбнулся. – Конечно отпадает.

А с Пичугиным произошла такая история. В первую зимовку на Восток стремились попасть многие: уж очень почетной была она в глазах полярников – первая зимовка в самой глубине ледового материка. Отбирали самых, казалось, надежных, лучших из лучших, а случилась осечка. Никто еще не зимовал на куполе Антарктиды на такой высоте – три с половиной километра над уровнем моря, и редко кто брал на себя смелость предсказать, что ждет людей на Востоке в полярную ночь. И вдруг зашелестел, пронесся слушок, что теоретически морозы в этом районе возможны совсем уж неслыханные, градусов под сто двадцать ниже нуля. Люди забеспокоились, зашушукались по углам: слава, почет – вещи приятные, а не покойникам ли достанутся? Тогда Семенов объявил: пока самолеты еще летают – решайтесь, паникеры мне на станции не нужны. Полярники – народ самолюбивый, позориться никто не захотел, и разговоры прекратились. И тут двое начали кашлять. Не просились обратно, не намекали даже, а просто кашляли – надрывно и мучительно, днем и ночью. Бармин осмотрел их, легкие в порядке; бронхи – раздражены, конечно, но и у других не лучше: воздух здесь сухой, во рту как песком посыпано. Позорить этих двух Семенов не стал, отправил в Мирный по болезни и заменил двумя добровольцами. Одним из кашлявших и был Пичугин. Спустя несколько лет он все-таки прозимовал на Востоке, да и на другие станции его охотно брали, но парень он был неглупый и к Семенову ни разу не просился.

– Может, Сагайдака с Молодежной взять? – предложил Гаранин. – Дизелист никак не хуже Дугина, бывший штангист, да и отзываются о нем неплохо.

Семенов задумался. Сагайдака он знал, ничего предосудительного за ним не числилось. И все-таки что-то мешало без раздумий принять эту вроде бы подходящую кандидатуру, что-то мешало…

– С изъяном твой Сагайдак! – вспомнил Семенов. – Не хочу ему прощать того тюленя.

Может, спорным был тот случай, немногие бы придали ему значение, но при отборе в первую пятерку следовало учитывать все. В одну из первых экспедиций товарищи застали Сагайдака на припае за странным занятием: преградив тюленю путь к воде, он пинал его, неповоротливого и беспомощного на льду, ногами и хлестал ремнем. На недоуменный вопрос, зачем он это делает, Сагайдак ответил, что просто так, от скуки. Заступники позволили тюленю плюхнуться в разводье, а про случай тот поговорили и забыли…