Семь сувениров - стр. 25
Не получилось одновременно возлюбить и врага, и ближнего своего… Не получилось… Не всем это дано.
И где же теперь все эти люди из журнальных вырезок? Кто-то давно умер или был убит в криминальных разборках. Кто-то рылся по помойкам. Кто-то, отсидевшись пару лет в Москве, бежал в Чили. Кто-то до сих пор колесил по стране и загранице, давая концерты, несмотря на почтенный возраст и одышку. А кто-то жил в замке Хубертус в Баварии и время от времени рекламировал чемоданы Louis Vuitton.
Краснов вышел из прихожей и направился в кабинет Волкова. На этот раз, войдя в помещение, он тут же включил свет. Со стеллажей на него смотрели уже знакомые лица: Волков, Александра Генриховна, Василиса, маленький Игорь, тот самый спортивный парень в плавках, видимо друг Волкова – Константин, Семен Волков, Элеонора Михайловна…
Николай прошел через всю комнату, отодвинул стул и расположился за столом писателя. Он достал письма, с которыми работал дома, положил их поверх стопки бумаг.
На столе, кроме уже виденного ранее, Николай не обнаружил ничего интересного. В основном там лежали договоры с издательствами, копии рукописей, ксерокопии редких на тот момент книг. Также лежали уже просмотренные Николаем накануне стопки томов, приготовленные Волковым к прочтению незадолго до его смерти.
Николай полез в ящики и сразу наткнулся на стопку тетрадей. Он достал их, полистал одну за другой и понял, что слышал об этих дневниках ранее. Это было что-то вроде выводов Волкова о разговорах с маньяком Радкевичем. Писатель посещал преступника в следственном изоляторе и общался с ним в присутствии следователя Шахова. Именно эти записи легли в основу знаменитого романа. По-видимому, таких встреч было десять. По поводу каждой из них он исписал по одной тетради в тридцать шесть листов. За время бесед с маньяком Волкову удалось разговорить преступника, узнать подробнее о мотивации некоторых его злодеяний. Ведь следствию удалось доказать только семь эпизодов, но, по всей видимости, преступлений за ним числилось больше.
Маньяк сначала отмалчивался, тянул время, переводил разговор в другое русло, но однажды именно Волкову, совершенно непроизвольно, после упоминания о каком-то ничего вроде бы не значащем эпизоде из его собственной биографии (о девочке из Ташкента времен войны), удалось вызвать в Радкевиче воспоминание о первом преступлении.
И тут все сдвинулось с мертвой точки. Понеслось. Николаю даже показалось, что Радкевич уловил в Волкове то ли родственную душу, то ли человека, способного его понять… Он говорил долго, подробно, память буквально выливалась из него, как зловонная жидкость из набухшего гнойника. Он вспоминал, вспоминал, поток слов был бесконечным. Его никто не прерывал. Шахов все записывал на магнитофон, а Волков, сидя в кабинете следователя, даже не пытался анализировать, просто слушал. Все выводы он делал уже после, когда возвращался в свою пустую квартиру.
О том самом эпизоде в Ташкенте Волков упомянул в первой тетради. Прямо в кабинете Шахова в его памяти возник далекий к тому времени двор школы, где писатель учился в первом и втором классах. На перемене дети носились друг за другом, играли в прятки, о чем-то шептались. Где-то шла страшная война, а здесь был небольшой островок мира, своеобразное Зазеркалье, перемещение из обители ужасов в иллюзорный теплый райский уголок.