Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова - стр. 63

– Ну, что будем делать? – спросил Андропов. И как бы рассуждая и советуясь, сказал: – Мне кажется, надо снять напряжение. Дальше терпеть это нельзя. Будем отзывать…

Борис Поклад обещал доложить заместителю министра, курирующему этот регион, но вопрос был уже решен.

Когда Мацкевичу исполнилось шестьдесят девять лет, его назначили послом в Австралию. Это была обычная ротация дипломатических кадров. Причем кадровики на Смоленской площади думали, что доставят Владимиру Владимировичу удовольствие: страна симпатичная, а работы значительно меньше, чем в Чехословакии. Не угадали. Мацкевич сказал Покладу, что жена больна и ехать в Австралию не может, да и вообще он хочет в семьдесят лет выйти на пенсию.

– Но ведь, наверное, уже есть решение политбюро ЦК о вашем назначении! – воскликнул дисциплинированный Поклад. – Теперь уже ничего не поделаешь.

– Решение-то есть, но его можно изменить, – спокойно заметил Мацкевич. – Надо самому определиться.

Он соединился по вертушке с Константином Устинови-чем Черненко, тогдашним членом политбюро и секретарем ЦК КПСС и, говоря с ним на «ты», попросился на прием. Тот сразу же ответил: «Приезжай». Вернувшись из ЦК, Владимир Владимирович с радостью сообщил, что вопрос решен: в Австралию он не поедет, поработает еще год в Праге и спокойно уйдет на пенсию. Такого в Министерстве иностранных дел не видывали. Для карьерных дипломатов решение политбюро было законом. Выяснилось, что ради близкого к Леониду Ильичу человека и закон можно отменить…

С дипломатами, которых привечал генеральный секретарь, Громыко приходилось непросто. Валентин Фалин описывает в воспоминаниях необычную сцену в кабинете Брежнева. Присутствовали Громыко и референт генерального секретаря по международным делам Евгений Матвеевич Самотейкин. Фалин обратился к Брежневу:

– Не знаю, дошла ли до вас, Леонид Ильич, моя телеграмма по итогам беседы с канцлером на прошедшей неделе. Брандт приглашал меня к себе, чтобы, по сути, заявить протест…

– Какая телеграмма? От какого числа? – Брежнев повернулся к Громыко: – Андрей, почему мне не доложили?

Громыко, метнув в сторону Фалина сердитый взгляд, произнес:

– Леонид, я тебе излагал ее содержание по телефону.

Не обращая внимания на министра, Фалин пересказал свой разговор с канцлером ФРГ Вилли Брандтом, который не без оснований упрекал советскую дипломатию в неискренности.

Громыко перебил своего посла:

– По-вашему, только западные немцы говорят правду?

Фалин обратился к генеральному секретарю:

– Леонид Ильич, разрешите мне закончить доклад, затем я буду готов ответить на вопросы, которые есть у Андрея Андреевича.

Это был прямой вызов, к такому Громыко не привык. Министр, по словам самого Фалина, потемнел лицом, сложил лежавшие перед ним бумаги, подошел к генеральному секретарю:

– Леонид, ты знаешь, у меня встреча. Я позже тебе позвоню.

После этого разговора референт генсека Самотейкин по-дружески сказал Фалину:

– На Леонида Ильича произвело впечатление, что ты не дрогнул перед Громыко. Вместе с тем он обеспокоен, во что этот инцидент тебе обойдется.

Но министр не стал мстить послу за очевидное унижение, что в общем свидетельствует в пользу Громыко. Он умел переступать через свои чувства и эмоции. Более того, когда однажды Брежнев был недоволен действиями Фалина и чуть было не отстранил его от работы, Громыко принял гнев на себя, хотя вполне мог бы и подлить масла в огонь.