Секретный фронт - стр. 49
Путятина потом прорабатывали, обвинили даже в трусости, по горячке, конечно, так как вина его была одна – неопытность, торопливость. Позже, в середине августа, Путятин хорошо проявил себя в стычке, получил медаль «За боевые заслуги». Таким образом, вспоминать знак № 19 было ни к чему…
Путятин скрылся за боярышником, спустился по тропе и снова поднялся, ближе к КСП, куда один за другим шли солдаты с корзинами или наплечными мешками, подвешенными на мягких поясах. Солдаты двигались молча, гуськом, но скользкой, узкой тропинке, идущей по краю ущелья, откуда доносились запахи сырости и глухое ворчание воды.
– Делать – не переделать, а радует, – сказал Денисов.
– Почему радует?
– Примета такая: если начинают строить КСП, наступает стабилизация. Границу двигать не будут.
– Мина со стабилизатором, а летит.
– Потому и летит куда надо. Не будь стабилизатора, кувыркалась бы…
Денисов присел на траву, наблюдая за птицей с острыми крыльями и поджатыми лапами. Птица парила на тугом плече воздушного потока и, казалось, прощалась с розовым закатом, купаясь в нем, золотя свои перья.
– Заметил я, Денисов, у тебя что-то свое на уме, – сказал Сушняк.
– А у тебя разве чужое?
Денисов следил за птицей и вслушивался в обманчивую тишину гор.
– Спросил бы меня лучше, о ком я думаю. Я бы ответил: о младшем лейтенанте Строгове.
– С чего бы покойника-то вспомнил?
– Когда зачитали указ о посмертном награждении, стоял в строю и думал: не удалось Строгову стать старшим лейтенантом, майором, не успел покрасоваться с орденом. Мечтал Строгов получить Боевое Красное Знамя, такое же, как и у его отца.
– Слыхал я про его батьку. У Котовского, говорят, служил. У Котовского или у кого?
– Какое это имеет значение?
– Как какое? У Котовского так у Котевского, а у Пантикова… Кто слыхал о Пантикове? Сплоховал твой младший лейтенант…
На усмешку Сушняка Денисов ответил с обидчивой горячностью:
– Сплоховал, говоришь? А как дрался!
– Дрался как надо, не спорю. А зачем позади себя подранка оставил?
Денисов удивленно приподял тонкие, будто нарисованные, брови, они черной лентой легли у переносья, спросил:
– А как же он должен был поступить?
– Добить. Бандит есть бандит.
– Разве угадаешь, кого миловать, а кого добивать, – раздумчиво заметил Денисов, и перед его мысленным взором одна за другой прошли картины, настойчиво напомнившие ему о его собственном поведении в схватках, когда над всеми чувствами берет верх только одно – чувство бойца. Когда глаз видит лишь одну черную точку – мушку, наведенную на врага; когда рука и плечо не дрогнут и пуля идет точно в цель; нет, он не миловал недруга, знал: или он врага, или враг его. Другого не дано!
Как будто и близко, а ой как далеко остались позади детские игры в казаков-разбойников, револьверы и рогатки, вырезанные из дерева, – невинное оружие детства! Их было четверо, ребят-сверстников, и мечты их сходились только на одном: воевать за Родину. Слишком малы они были тогда, казалось, и не придется осуществиться их мечте, а вот пришлось… Строгов был слишком горяч и не всегда осмотрителен, он постоянно стремился вперед, не оглядываясь. А оглядываться надо б – глаза спереди, глаза сзади. Опытные старшины, такие же, как Сушняк, воспитали Денисова, храброго и осторожного воина, не краснобая, не хвастуна, рано повзрослевшего, рано окропленного кровью.