Секретный фронт - стр. 16
– Як наш? – Капут ухмыльнулся.
– Послухаешь, сам скажешь, – неопределенно ответил Лунь.
Ткаченко перевел дыхание, шагнул вперед и укрепился подошвами на шатком помосте, наспех сшитом из хвойных бревен и досок. Сойдет ли он отсюда сам, или его стащат с раздробленным черепом – этого, наверное, не знал не только он, но и те, кто окружал его, – эти люди, подчинявшиеся мгновенным вспышкам инстинктов, даже, пожалуй, наиболее выдержанный из них, сохранивший внешнюю корректность, бывший поручик Лунь.
Минутная пауза под тяжелыми, настороженными взглядами выстроенных на поляне людей помогла Ткаченко освободиться от остатков неизбежного в таком положении страха, сосредоточиться, чтобы выполнить свой последний долг.
Внизу, почти достигая уровня трибуны макушками бараньих, заломленных по-гайдамацки шапок, стояли в небрежных позах вооруженные до зубов жандармы службы безопасности – «безпеки». «Нам все дозволено, – как бы говорили их внешний вид, презрительные усмешки, – для нас все пустяк, тем более такая штука, как человеческая жизнь».
Их замысловатые, залихватские прически, языческие амулеты, понавешенные на давно не мытые, словно литые, шеи, подчеркивали привилегированность положения. Это была «гвардия трезубца», опричники – правая рука Капута, всесильного главаря карательного отряда бандеровской жандармерии.
Под ногами была плаха. Да, плаха.
И тем более надо держаться спокойно, собрав всю волю.
Как обратиться к ним, замкнувшим его в железный капкан каре?
– Товарищи! – в гробовой тишине, нарушаемой только потрескиванием костров, тихо произнес Ткаченко, заставив всех вздрогнуть от неожиданного обращения, инстинктивно насторожиться, навострить слух. – Товарищи! – громче повторил он и снял мешавшую ему фуражку. – Пид натыском Радянськой Армии разом с гитлеровцами дали драпа националистычни верховоды, профашистськи поборныки «самостийной и незалежной»[2] Украины. Гестапо и абвер дают задания превратить вас в «пятую колонну» и проводить «пидрывну дияльнисть». Про озброення потурбувались нимци[3]. Вам они дали тилькы жовто-блакитный[4] стяг и трезуб[5]. Не багато дали они вам! Они наказали вам вырезать тысячи невинных людей, не жалиючи дитей, жинок, стариков… Степаном Бандерой був дан наказ переходить у пидпилля для диверсий, для терроризування украинського народу…
– Вере быка за рога, – хмуро заметил усатый вожак.
– Надумали шилом киселя хлебать, хлебайте! – Капут метнул взгляд на воинственно зашевелившихся жандармов.
Ткаченко оглянулся, увидел спокойно стоявшего Луня, с любопытством прислушивавшегося к глухому рокоту голосов в глубине построения.
Лунь благосклонно кивнул головой оратору, как бы разрешая продолжать.
«Была не была, – решил Ткаченко, – все равно отсюда живым не выйти. Нет, никто не увидит меня униженным или испуганным. Их вожаки привыкли к рабской покорности, пусть поймут свое заблуждение. И кто такие эти вожаки?»
Ткаченко рассказывал об одном из руководителей так называемой «Украинской повстанческой армии» – Климе Савуре, окруженном легендой геройства и бескорыстия. Именно его послал Степан Бандера проверить кадры, перетасовать их, как колоду карт: «козырных», надежных, отложить в сторону, остальных, «сомнительных», то есть сомневающихся, уничтожить.
По указанию Клима Савура формировались отряды из тех, кто прозрел – понял правду, их посылали на верную смерть под пули пограничных засад. Того, кто выходил из боя с пограничниками живым, уничтожали сами бандеровцы, их жандармерия, группы «эсбистов», которые, переодевшись в советскую военную форму, зверски расправлялись со своими.